места ни любви, ни благодарности, ни другим нежным чувствам. И Бобик сделал первое, что подсказал ему инстинкт: шершавым, мокрым языком лизнул Яше руку. Но мальчику это не понравилось — он брезгливо отдернул руку. И Бобик с отчаяния, от страха, что может упустить свое счастье, завертелся юлой вокруг Яши, залаял так звонко и весело, что сам удивился: «Откуда это?» Так лаял он только в далеком детстве, когда был еще беззаботным щенком.
Но Яша не удивился. Он все понял. «Пляшешь, Бобик? Ну так что ж, пляши. Поешь по-своему? Ну так что ж, пой. Я и сам, когда в животе урчит от голода, пою и пляшу, зарабатывая пятачок», — рассудил Яша и тут же, не откладывая, решил судьбу Бобика:
— Пойдем со мной, хочешь?
Еще бы не хотеть!
Став «хозяйской» собакой, Бобик изменил образ жизни. Теперь он уже не шлялся по городу и не дрался с бродячими псами. Утром он вместе с хозяином отправлялся на работу и целый день терпеливо поджидал Яшу у входа в парикмахерскую. В салон его, конечно, не пускали. Стоило Бобику нарушить этот запрет, как раздавался окрик Ветросова:
— Пошел вон, блохастый!
Что верно, то верно — блох у Бобика было действительно великое множество. Раньше он, видимо, не обращал на них внимания: не до них было. Но теперь, зажив обеспеченной жизнью и, главное, имея досуг, он повел с ними отчаянную борьбу. Только ничего не помогало.
Яша озабоченно спросил меня:
— Может, какой порошок есть против блох?
— Давай заглянем в аптеку, узнаем.
В аптеке такого порошка не оказалось.
— Ну что ж, пусть до весны потерпит, — решил Яша. — А весной я его в ставке? буду купать. С мылом.
Однако бедный Бобик так и не дождался весны.
В ту зиму я начал работать в Феодосийском порту и лишь изредка приезжал в Джанкой. Приехав домой под Новый год, навестил Яшу. Он выглядел очень усталым. Даже улыбка, так красившая его лицо, стала какой-то вымученной.
Преуспевающий Ветросов еще осенью расширил свой салон — нанял четырех мастеров и поставил кассу, за которой восседала сама мадам Ветросова. Она же по совместительству делала местным модницам маникюр. Яшу теперь гоняли без передышки. То и дело слышалось: «Мальчик, прибор! Мальчик, компресс! Подай! Убери! Подмети!»
Правда, Ветросов увеличил на несколько рублей Яшину зарплату. Но учить паренька делу наотрез отказался.
— Что значит отказался? — возмутился я. — А ты потребуй.
— У Ветроса потребуешь!.. Я ему говорю: «Хозяин, когда учить будете?» А он: «С какой стати я тебя буду учить? Когда я учился, я сам хозяину платил, а ты у меня жалованье получаешь». Разве с таким паразитом договоришься? Недавно он меня чуть совсем не выгнал.
— Опять чашку разбил?
— И чашку разбил, — невесело признался Яша, — и Бобик подвел меня.
Оказывается, случилось вот что. Подавая Ветросову чай, Яша снова разбил одну из любимых хозяйских чашек. Хотя чай был не очень горячий, Яша на всякий случай завопил так, будто в самом деле ошпарился крутым кипятком. С ошпаренного к спрос за разбитую чашку не такой: как-никак человек сам пострадал. Словом, Яша рассчитал почти точно, но маленько промахнулся. Услышав его вопли, Бобик бросился на выручку. Дверь сам отворил, да с таким треском, чуть стекла не вылетели.
Увидев Бобика, Ветросов пришел в ярость, закричал: «Пошел вон, блохастый» — и запустил в него ножницами. А Яша почему-то решил, что хозяин в него целит, и, увертываясь от удара, наступил Бобику на хвост. Пес завизжал, потом зло оскалил зубы и вдруг бросился на хозяйского мальчугана Витьку. Острые зубы Бобика впились в оголенную Витькину ногу.
Бобик все еще считался уличной собакой, а уличные собаки, по мнению мадам Ветросовой, «все до единой заразные». Поэтому Витьку немедленно посадили на извозчика и повезли в больницу делать уколы против бешенства.
Что-то в Яшином рассказе об этом происшествии показалось мне сомнительным. Я напрямик спросил:
— А ты, может, нарочно наступил Бобику на хвост?
Яша побледнел от такого оскорбления и протестующе замахал руками:
— Ты что? Изверг я какой, чтобы нарочно Бобику на хвост наступать…
И вдруг расхохотался:
— А здорово могло бы получиться, если бы Бобик на самом деле взбесился. Выждал бы я, когда Ветрос на меня накинется и в самое такое время крутнул бы Бобика за хвост. Бобик — на Витьку: хвать его за ногу или еще за что!.. Бешеный Витька начал бы кусать свою мамочку. Ну, а мамочке кого кусать? Конечно папочку. Потом всю бы эту семейку за шкирку — и в сумасшедший дом. Года на три со строгой изоляцией, как говорил Тимка…
— Опять ерунду порешь! — возмутился я. — И как тебе не стыдно, Яша? Тоже мне придумал — Бобику хвост крутить… Когда ты наконец станешь серьезным? Тебя эксплуатируют, а ты, как раб, терпишь. Я бы на твоем месте давно пошел в профсоюз и потребовал, чтобы не Бобику, а этому паразиту Ветросову хвост накрутили за эксплуатацию. Понял?..
— Понял, — усмехнулся Яша. — Как-нибудь и без тебя понял. Я уже ходил в профсоюз. Ветрос же меня выгнал за Бобика. «Чтоб, говорит, твоего духу здесь не было. Сгинь с моих глаз». А я подумал: «За что же я должен сгинуть?» Мне без работы никак нельзя — сам понимаешь. Ну я и пошел в профсоюз. Там меня даже похвалили: «Правильно, говорят, сделал, что пришел к нам. Значит, говорят, ты, Чапичев, сознательный трудящийся, раз не даешь на себе ездить». Ну, еще разные такие слова. Жаль, что тебя не было — ты же любишь политику. Потом позвали Ветроса — и давай ему хвост крутить. А он хоть бы хны. И еще возмутился, гад. «Вы, говорит, не имеете никакого права кричать на меня, товарищ председатель. Я сознательный гражданин и советские законы знаю не хуже вас. Так и быть, мальчишку я пока на работе оставлю. Из уважения к власти, хотя из-за него я чуть родного сына не лишился. Но как сознательный гражданин категорически предупреждаю: хулиганства у себя в салоне я не потерплю». Что скажешь, ловко?
— Да, ловко, — согласился я. — Хитрый он, паразит. А в вашем профсоюзе слюнтяйчики сидят. У нас, у металлистов, с твоим Ветросом не так бы поговорили. С него бы шкуру спустили за такие дела.
— С кого? С Ветроса? — Яша махнул рукой. — Да он свою шкуру еще сто лет носить будет. Зато с бедного несознательного Бобика шкуру-таки содрали. Факт, что содрали.
— Как так?
— А вот так. Просто. Хозяин позвал Федьку Гундосого. Знаешь его?.. Ну а тот рад стараться…
Федьку Гундосого я, конечно, знал. Вечно пьяный, жестокий и глупый верзила с провалившимся носом пользовался в городе вполне заслуженно дурной славой. Дважды его судили — за карманную кражу и за грабеж. После второй отсидки Федька вернулся с бумагой, удостоверявшей, что он является агентом- заготовителем меховой фабрики. Обзавелся одноконной телегой, установил на ней клетку и стал устраивать облавы на собак. На меховой фабрике из шкурок убитых Федькой собак изготовляли воротники, зимние шапки и шубы.
— Значит, он и Бобика?..
— Нет уже Бобика, — тихо сказал Яша. — Не успел я оглянуться, а Бобик уже в клетке.
— И ты его не отбил?
— Попробуй отбей. У этого Федьки сила, как у бугая. Он меня одним пальцем свалить может. Как только я его не просил, ни в какую. Это, говорит, бешеная собака, ее надо убить. Я ему денег давал — у меня трешка есть, я на штаны себе собираю. Не взял. Наверное. Ветрос ему больше дал. У Ветроса денег знаешь сколько? Каждый день мадам вот такие пачки домой уносит. Ну ничего, я им еще припомню Бобика. И Ветросу, и Федьке этому. Они у меня кровавой слезой еще заплачут. Вот увидишь…
