а посредине восседал водяной, в окружении русалок, которые играли на затейливых инструментах, только эта музыка, к вящему веселью публики, звучала как кваканье лягушек, перемежавшееся стуком аистиных клювов. Хотя водяной и русалочки были в полумасках, у Амариллис Лугоцвет не оставалось никаких сомнений: она убедилась, что, советуясь с ней о костюмах, долговечные существа просто хотели ей польстить. Они сами прекрасно знали, что им нужно. И контакты с чужанами были у них, по всей видимости, тоже гораздо лучше, чем они хотели показать. Она вдруг с огорчением сообразила, что другие долговечные существа обосновались в этих местах задолго до нее, а ведь и она спустилась сюда с облаков много поколений тому назад.
Затем с ними поравнялась повозка с лесничими и охотниками, они весело замахали двум своим собратьям, приветствуя их и жестами приглашая сесть в повозку, во Сидония, желавшая сохранить свободу передвижения, отказалась. Они пропустили мимо себя все шествие, здесь восхищаясь каким-нибудь костюмом, там — интересной выдумкой, и, стоя на краю площади, обменивались замечаниями, во глаза Сидонии прежде всего высматривали некую маску, которой нигде не было видно.
Вместо того чтобы примкнуть к шествию и встать в конце его, они какое-то время шли с ним рядом, и когда передние повозки миновали «Оленя», Сидонии показалось, что оттуда выскочила цыганка и встала в процессию.
— Пойдем, — обратилась она к Амариллис Лугоцвет, на сей раз та оставила Макса-Фердинанда дома, — я ее видела, — и за руку потащила свою спутницу за собой, но улица в этом месте сужалась, и прошло немало времени, прежде чем им удалось протиснуться хотя бы через несколько рядов масок, шедших плотным строем. При этом всевозможные прачки, индианки или прелестные одалиски не раз хватали их за фалды, обвивали сзади руками, медленно поворачивали к себе, вымогая поцелуи, которыми те их безропотно наделяли, чтобы как можно скорее освободиться.
Когда они добрались до центра поселка, где улица опять становилась шире, им удалось протолкаться к повозкам, и как раз в том месте, где был поворот к дому Сидонии, она снова мельком увидела цыганскую принцессу — та шла вплотную за повозкой с русалками и обменивалась с ними веселыми шутками.
Умудренная опытом с Прозрачной, Амариллис Лугоцвет сознательно держалась теперь на таком расстоянии от повозки, что, хоть и видела ее, могла сразу же спрятаться за какой-нибудь группой масок, если бы фон Вассерталь взглянул в ее сторону.
После того как Сидония выследила цыганскую принцессу, ее уже было не удержать. Расталкивая ряд за рядом, добралась она до цыганки, и Амариллис Лугоцвет заметила, что Сидония, поравнявшись с цыганской принцессой, достала из нагрудного кармана браслет и показала ей. Она успела также заметить, как та, обернувшись к Сидония, смущенно засмеялась и подняла руку, словно хотела сосчитать надетые на нее браслеты и убедиться, что одного недостает. Но дальше улица опять сужалась, ряды сбились теснее, и Амариллис потеряла обеих из виду.
Какое-то время она и сама спокойно шла вместе с масками, переговаривалась с ними, позволила взять себя за руки, чтобы вкупе с остальными образовать цепь, на которую вскоре наскочила цыганская принцесса, но, сразу ее прорвав, улизнула в хвост шествия, преследуемая Сидонией, а та была настолько захвачена этой погоней, что и не заметила Амариллис Лугоцвет. Последняя секунду боролась с искушением тотчас броситься за ней следом, чтобы и впредь держать парочку под своим бдительным оком, но потом с улыбкой махнула на это рукой. Она пришла к заключению, что теперь охотник и цыганская принцесса прекрасно поладят и сами, без ее помощи.
Шествие, похожее на пестрого, неуклюжего и извергающего музыку дракона, приближалось к окраине поселка, где дорога круто сбегает к истоку Трауна. Здесь поначалу возникали заторы и толкотня, но понемногу процессия выровнялась и потянулась вдоль берега реки к соседнему городку. Чем больше стыл воздух к заходу солнца, тем быстрее двигалось шествие. Все чаще ходили по рукам чаши с фруктовым самогоном, оркестрики, по очереди делавшие паузы, все чаще играли бодрые марши, и всем по хотелось поскорее очутиться за трактирным столом, где уже не надо будет так надсаживать глотку, если хочешь кому-то что-то сказать.
Солнце опустилось уже почти до самого горизонта, небо заволокли тонкие пелены туч, когда среди разноголосого шума, царившего на дороге, послышалось словно его отдаленное эхо, и все невольно напрягли слух.
Приветственные крики, грянувшие в первых рядах, были подхвачены остальными и прокатились до конца процессии — всеми снова овладело радостное возбуждение. Еще немного, и оба шествия ряженых сольются. В нетерпеливом ожидании задние ряды сбились теснее, стали напирать на передние, тем все труднее удавалось сдерживать натиск, в к середине шествия началась давка, тогда многие поспешили выйти из толпы, чтобы их не раздавили.
Вскоре сделалась полная неразбериха — запряженные волами повозки оказались зажаты толпой и не могли двинуться с места, а остальные маски из обоих шествий смешались в кучки, постепенно превращая процессию в хоровод.
Амариллис Лугоцвет пришлось бы пустить в ход все свое волшебное искусство, чтобы двигаться не тем путем, по которому ее влекла толпа, но раз уж она решила участвовать в карнавале чужан до конца, то не стала сопротивляться и отдалась на волю потока. Так и вышло, что она неожиданно попала в круг барабанщиц, который сразу же замкнулся, и она очутилась в ловушке, неподвижная, как муха в янтаре.
Барабанщицы, — их, насколько ей было известно, изображали мужчины, которых невозможно было узнать под сплошь закрывавшими лица масками и стегаными белыми балахонами, — барабанщицы в ту самую минуту, когда они ее полонили, разразились лихой барабанной дробью и, не выпуская Амариллис из круга, двинулись по направлению к дальнему трактиру, где еще, наверное, можно было отыскать свободные места.
Кое-кто из них с ней заговаривал, но из-под низких масок, обрамленных белыми кружевными ночными чепцами, голоса звучали чуждо и странно, и Амариллис Лугоцвет, — ей тоже не терпелось узнать, что будет дальше, — покорно позволяла себя вести, даже не пытаясь выбраться из круга.
Прошло немало времени, пока все эти люди, так и оставаясь сплоченной группой, хотя и с трудом придерживаясь взятого направления, добрались до названного трактира находившегося на другом берегу Трауна, опять-таки ближе к поселку.
Вопреки зиме, «Зеленое дерево» — так назывался трактир — цвело пышным цветом, и, судя по гомону голосов, доносившемуся из ярко освещенных окон, веселье там лилось через край.
Пока барабанщицы сметали веником со своих грубых башмаков подтаявший снег, Амариллис Лугоцвет успела заметить, как знатный охотник вместе с цыганской принцессой удирают берегом реки по узкой тропинке, ведущей прямо в поселок.
Довольная улыбка мелькнула в уголках ее рта, осененного фальшивыми усами, но поразмыслить хорошенько она не успела: она заметила, что одна из барабанщиц с любопытством разглядывает ее сквозь прорези маски, и решила отложить размышления на более поздний час, когда она сможет без помех подумать о своем плане и его, как она надеялась, успешном осуществлении.
А покамест дружеские руки втолкнули ее в зал трактира, где как раз освободился один большой стол — вся группа тотчас за ним расселась. Оказалось, что в трактире уже сидит другая компания барабанщиц, и началось хождение взад-вперед между столами, так что Амариллис Лугоцвет перестала понимать, кто пришел вместе с ней, а кто уже был здесь раньше. Люди за столами пели и выводили залихватские трели, а за одним столом затянули песню, слов которой она почти не разбирала, подобно всему остальному, что говорили барабанщицы из-под своих масок, за исключением одной-единственной строки, и строка эта звучала как скрытое предостережение: «Беги скорее, егерь мой, беги, спасайся, егерек, беги скорее, егерь мой, беги, беги, беги…»
И пока Амариллис Лугоцвет еще раздумывала над тем, принимать ли это предостережение на свои счет, вошла кельнерша с подносом, уставленным стаканами, до краев полными водкой.
Тем временем все остальные маски ушли из трактира, и в зале оставались теперь только барабанщицы да несколько пожилых местных жителей, которые сидели за своим постоянным столом, болтали между собой и невозмутимо продолжали игру в карты.
Почти все стаканы были разобраны, кроме нескольких, составленных посреди стола, и Амариллис Лугоцвет стада свидетельницей странного питейного ритуала с тостами, которые она с трудом понимала, с бесконечным чоканьем, при этом одна барабанщица за другой приподнимали свои маски, чтобы поднести к
