болезненно сказывалось на деятельности мастеров искусства. Некоторые писатели прошлого оказались неспособными к длительной и планомерной работе, не любили ее, предпочитая творить урывками или «запоем». Так писали, например, французский романтик Мюссе, в русской литературе — Леонид Андреев. Мюссе считал труд уделом одних только вульгарных натур, требование систематической работы он сравнивал с приказанием ученику сесть за не приготовленные им уроки, обвинял друзей в желании сделать из него крепостного или каторжника. У Андреева не было такого аристократического снобизма; планомерно трудиться, однако, ему мешали резко индивидуалистические настроения. Процесс писания казался автору «Тьмы» слишком медленным и даже унижающим. Садиться за письменный стол Андреев предпочитал ненадолго, с тем чтобы бешеным штурмом преодолеть стоявшие перед ним трудности.
Классики реализма шли диаметрально противоположным путем, с юных лет своей жизни проникаясь глубоким уважением к труду. Гейне работал над своей трагедией «с напряжением всех сил, не жалея ни крови, ни пота». Достоевский в пору своих литературных дебютов убеждал брата: «Поверь, что везде нужен труд и огромный». Некрасов писал Тургеневу в пору его работы над первыми романами: «Очевидно, вы начинаете привыкать к труду и любить его — это, друг мой, великое счастье».
Работать систематически — значит работать каждый день. Еще эллинский живописец Апеллес провозгласил: «Nulla dies sine linea» (Ни одного дня без штриха), и классики мировой литературы с исключительной настойчивостью повторяют этот мудрый совет великого художника. Так, например, Стендаль советовал: «Пишите по два часа в день, безразлично, есть ли вдохновение или нет». В разговоре с Н. Островской Тургенев указывал: «Для писателя необходимо писать каждый день. Чуть заленишься, не пишешь некоторое время, — потеряешь привычку и трудно потом приниматься». Л. Толстой советовал: «Надо непременно каждый день писать не столько для успеха работы, сколько для того, чтобы не выходить из колеи». Гаршин размышлял: «Может быть, как начнешь писать, так что-нибудь и явится: хоть не для печати, а для упражнения писать необходимо, а то совсем разучишься». Горький указывал молодой писательнице: «Записывайте каждый день хоть несколько строк...» Так на разные лады варьируется этот совет работать, чтобы не «размагнититься», и выработать в себе привычку к планомерному и систематическому труду. Пусть то, что пишется изо дня в день, не всегда отмечено печатью таланта — оно сыграет свою роль в формировании писательской личности, ибо, как говорил Толстой, «лучше испробовать и испортить, чем ничего не делать».
Наиболее продуктивные писатели прошлого частью успехов обязаны были именно этой способности трудиться. Исключительно плодовитый Вольтер говорил: «Я гибок, как угорь, подвижен, как ящерица, и всегда за работой, как белка». Столь же плодовитый Вальтер Скотт записал: «Каждый час лени служит мне позором». Создатель многотомной «Человеческой комедии», Бальзак не боялся труда: «нужно, — говорил он, — работать мотыгой». Когда Стендаль писал, он, по собственному признанию, «работал до одурения, до того, что не мог ходить». Все многотомные шедевры мировой литературы — трилогия Данте, «Человеческая комедия» Бальзака, «Ругон-Маккары» Золя — обязаны существованием подлинно циклопическому труду их создателей. «Труд мой велик, мой подвиг спасителен», — восклицает Гоголь в пору создания «Мертвых душ». Когда Гоголь был весел, его друзья знали, что он хорошо поработал: «Я весел; душа моя светла. Тружусь...»
Роль труда исключительно велика на всех этапах творческого процесса писателя. Его значение велико и тогда, когда перед сознанием художника носятся еще смутные, неоформившиеся мысли, первые зачатки будущих замыслов, и тогда, когда происходит кропотливое собирание и подготовка материала. Роль труда велика и в отделке языка, в переработке произведения для нового издания, наконец, в обращении писателя к новым замыслам: «Ведь мы, как разрешившиеся от бремени женщины, скоро взваливаем на себя новое бремя», — шутливо замечает Гёте в одном из писем к Шиллеру. Плодом очень большого и содержательного труда является и композиционная слаженность произведения, и самая простота его фактуры. Труд писателя бесконечен: он начинается с той минуты, когда в писателе просыпается первое, еще неосознанное, стремление творить, и кончается лишь с его физической смертью. Чехов утверждал, что художник «должен всегда работать, всегда обдумывать потому, что иначе он не может жить», и сам был верен этому требованию. По характеристике мемуариста, Чехов «думал всегда, всякую минуту, всякую секунду», в нем никогда не прекращалась деятельность творческой мысли.
Примечательно, в каких парадоксальных выражениях характеризовали великие писатели прошлого эту неустанную деятельность. Бальзак заявлял: «Моя жизнь состоит из одного монотонного труда, который разнообразится самим же трудом». Горький ответил Андрееву на упрек в «начетничестве»: «Я знаю, что обязан успехами моими не столько природной талантливости, сколько умению работать, любви к труду». Все эти утверждения можно, разумеется, оспаривать Огромный успех сопровождал уже ранние вещи Горького, когда он еще только начинал трудовую писательскую жизнь. И Гёте, и Бальзак, и Горький недооценивали в этих высказываниях свою природную одаренность. Гораздо правильнее говорил Мопассан: «Усидчивая работа и глубокое знание всех приемов искусства могут в часы светлого могущественного вдохновения, при встрече с благоприятным сюжетом, привести к сжатому, оригинальному, сильному художественному произведению». Формула эта глубже вскрывает корни писательского успеха. И все же знаменательно, что и Мопассан говорил о труде как первой предпосылке писательской удачи. Без него рушатся величайшие художественные замыслы. Только творческий труд превращает желаемое в действительное, делает мечту явью.
Одна из советских писательниц, Лидия Сейфуллина, назвала однажды литературу «вредным цехом». В этом образном выражении заложена глубокая правда. Фантазия возбуждает писателя, вдохновение держит его в состоянии хотя и короткого, но чрезвычайно сильного напряжения. Будничный и каждодневный труд писания и отделки присоединяет к этому свою долю нагрузки, уже гораздо более продолжительной и постоянной. Подлинный мастер искусства решает своим творчеством важные жизненные проблемы, волнующие и мучающие его сознание. Литературный труд обостряет впечатлительность писателя, истощает его физические силы и сказывается на нервной системе.
Одним из типических заболеваний писателя является периодическое мозговое переутомление. «Мне, — говорил Бальзак, — знакомы часы полного изнеможения... Временами мне кажется, что мозг мой воспламеняется. Я, верно, паду жертвой этого непрерывного напряжения ума». Доктора требовали от Бальзака, чтобы он сделал перерыв в этих «мозговых кутежах». Общеизвестна трагедия великого итальянского поэта Леопарди, которому в детстве родители позволяли предаваться усиленным занятиям. Все углублявшаяся слабость здоровья, а затем и неврастения приблизили катастрофу — к двадцати восьми годам Леопарди лишился зрения и вскоре умер. Переутомление — обычная болезнь писателей, в течение ряда лет лишенных возможности получать регулярный отдых. Так, всю жизнь нуждался в отдыхе Бальзак, который и скончался от болезни, вызванной многолетним переутомлением. У Глеба Успенского за двадцать восемь лет его литературной деятельности не было ни одного месяца подлинно безмятежного отдыха, и это, конечно, способствовало его трагической гибели. Но даже в тех случаях, когда, казалось бы, художник имел возможность работать не переутомляясь, ему это не удавалось. Так, Шиллеру обычно приходилось «за день счастливого творческого подъема расплачиваться пятью-шестью днями подавленности и нездоровья».
Чрезмерное творческое напряжение разрушает нервную систему писателя. Его всего более испытали на себе романтики и символисты — и лихорадочно творивший Мюссе и Л. Андреев, который всегда писал с исключительной стремительностью, работая подчас до полного истощения сил. Гофман жаловался: «Мои нервы взвинчены до крайней степени». В творческом возбуждении он нередко доходил до галлюцинаций; часто ночью он будил жену, страшась им же созданных образов и видений, посещавших его во сне. На нервной системе таких писателей должно было особенно резко отзываться противоречие между идеалами и действительностью, уход этих писателей от жизни в мир мечты и иллюзий.
