улицу.
Несколько минут спустя я уже кружила по старому городу в поисках давешнего кафе. Не знаю, что там происходило на площади — наваждение, сон, бред и галлюцинации, очень похоже на то, но неважно. Кафе-то было самое настоящее. Салат с гренками и мясо никак не могли мне присниться, тяжесть в животе поутру веское тому доказательство. Ну и где оно?!
— Так, тут я вчера точно шла, — бормотала я, — этот балкон даже сфотографировала, а в этот бар заглянула, но там никого не было… Точно в этот? Ну да, все правильно, «Le Griffon», такое название ни с чем не перепутаешь. А потом я шла прямо, пока не попала на площадь. Совершенно верно, вот она, площадь. Кафе должно быть где-то здесь.
Должно быть где-то здесь, — упрямо повторила я после того, как шесть раз обошла площадь по периметру, сунув нос во все открытые двери и тщательно изучив закрытые.
Потом я села на ступеньку чужого крыльца и расплакалась, впервые за… а даже и не знаю, за сколько лет. Во всяком случае, в школе я уже точно не ревела, ни разу за все годы, а позже — тем более, хотя поводы, конечно, были, причем гораздо более веские, чем пропажа какого-то дурацкого кафе в городе, где я сдуру вышла из автобуса и почему-то решила задержаться.
— Ну и чего ты ревешь? — строго спросил меня знакомый голос.
Я огляделась по сторонам, и совершенно напрасно, потому что этот красавчик, мсье Мендозо, сидел прямо передо мной, на корточках.
— Кафе здесь ищешь? — сочувственно спросил он. — Это ты напрасно. Мое кафе два раза подряд на одном и том же месте не появляется. И открываю я его ближе к вечеру…
— Удивительно, что при таком подходе к делу ты до сих пор не разорился, — вздохнула я, обнаружив, что у меня нет сил ни радоваться его внезапному появлению, ни удивляться словам, ни даже как следует рассердиться — да вот хотя бы на себя.
— У меня другой бизнес, — серьезно объяснил мсье Мендозо. — Кафе — это, как говорится, хобби.
— А где оно будет сегодня? — спросила я.
— Понятия не имею. Это всегда выясняется в самый последний момент.
Мы немного помолчали. Я думала, что надо бы все-таки рассердиться, встать и уйти, но из этого ничего не вышло.
— Когда я предлагал тебе переехать в любой из пустых домов, я не шутил, — внезапно сказал мсье Мендозо. — И насчет колокольчиков в окне тоже не шутил, тебе непременно придется их повесить, — поспешно добавил он, словно все остальные условия договора мы уже обсудили.
Я с досадой пожала плечами:
— И что я тут буду делать, как по-твоему?
— Жить, — ответил он. — Гулять по городу, ужинать в моем кафе, ходить на представления, когда пожелаешь — я хочу сказать, что это не обязанность, а просто возможность. Если захочешь потанцевать, можем попробовать, хотя я не уверен, что получится. По-моему, это умение при разделе целиком досталось сестренке…
— Ты что,
Сама не знаю, как и зачем я это сказала. И тут же вспомнила, что утром, когда эти слова звучали у меня в голове и срывались с губ, у них был отчетливый привкус безумия. А теперь я его не чувствовала. Видимо, уже привыкла быть сумасшедшей и нести околесицу. Я вообще быстро ко всему привыкаю.
— Всего на две части, всего по двум сосудам, — безмятежно ответствовал мсье Мендозо. — Рад, что ты сама все понимаешь, а то даже и не знаю, как стал бы объяснять… Так ты подумай насчет переезда. Город будет тебе рад, и я тоже.
Он поднялся, махнул рукой, от киоска с мороженым, стоявшего на другой стороне площади, отделилась высокая тоненькая фигурка и побежала в нашу сторону. Сестренка мсье Мендозо стремительно приближалась к нам, на ходу вылизывая вафельный рожок.
—
— Это не страшно, а весело и ужасно интересно, — скороговоркой сказала она, подошла к брату, обняла его, вернее, повисла у него на шее, и они — нет, даже не исчезли, просто мне внезапно стало ясно, что их нет и, вероятно, никогда не было, и, пожалуй, уже не будет, да и с чего бы.
И я пошла назад, в «Le Diabolo», рассудив, что мне там самое место.
В баре я на всякий случай спросила хозяйку, знает ли она некоего мсье Мендозо. Дескать, он мой старый знакомый и вроде бы держит кафе где-то в центре города, но я не смогла его отыскать…
— Кафе? — изумилась женщина. — Нет-нет, вы, наверное, неправильно запомнили фамилию вашего знакомого. В этом городе Мендозо только один, и он не «мсье», а юго-западный ветер. Считается, что он дует из Менда, даже имя в честь него получил, но я думаю, это неправда. Ветер прилетает, откуда вздумается, и дует, где захочет, а иначе зачем быть ветром, скажите на милость?
— Да уж, — вздохнула я. И заказала чашку кофе.
Выпила его залпом, вышла на улицу, села у входа, закурила и вдруг поняла, что мне смертельно надоела вся эта романтическая метафизика. Пусть себе прилетает, откуда вздумается, и дует, где захочет, а я поеду домой. Людке потом позвоню, придумаю что-нибудь, или ничего не придумаю, пускай обижается, так даже лучше, лишь бы в гости звать зареклась, потому что я в эти края больше ни ногой. Хватит с меня. Хва-тит. И я побежала наверх собирать вещи.
— И что было дальше? — спрашиваю я.
— Дальше? А что могло быть дальше? Автобус до Клермон-Феррана, поезд в Париж, перевод, вернее, два перевода, пять экскурсий и одно свидание. Впрочем, совершенно провальное. Я сбежала через полчаса и позвонила тебе, потому что поняла, что совсем свихнусь, если никому не расскажу, а слушать такое никто, кроме тебя, не станет… А потом отправилась за билетом. И поехала, и приехала. И вот, все рассказала. Кажется, мне действительно легче. Доктор, я буду жить?
— Долго и счастливо, — киваю я.
Какое-то время мы молчим. Тишину нарушает только тиканье моих часов. Когда-то я нашел их у мусорного бака, влюбился с первого взгляда и приволок домой. У этих часов есть большой круглый циферблат и прекрасный, исправно работающий механизм, но нет стрелок. Они громко тикают, отмеряя время, но не показывают результат, и это, с моей точки зрения, лучшее, что могут сделать милосердные часы для своего владельца.
— И что мне теперь делать? — наконец спрашивает Люс.
Пожимаю плечами.
— Полагаю, ты уже купила билет до Марвежоля? В один конец?
— Билет всегда можно сдать, — говорит она, уставившись в пол.
— Можно сдать. А можно не сдавать. Что мне по-настоящему нравится в жизни, так это многообразие возможностей.
— То есть ты думаешь, я не сошла с ума? — осторожно спрашивает Люс.
— Пока нет. Вот если ты все-таки сдашь билет, тогда я, пожалуй, начну беспокоиться.
— Ладно, — бормочет она, — как скажешь. Я-то надеялась, что ты…
— Что я стану тебя отговаривать? И тогда ты наконец убедишься, что приняла правильное решение, назовешь меня дураком и уйдешь, хлопнув дверью?
— Хлопать дверью я не планировала, — сердито говорит Люс. — Но, в общем, да, я бы предпочла, чтобы ты меня отговорил. Должен же кто-то удержать меня от этой нелепой выходки.
— Если бы ты действительно этого хотела, ты бы пришла не ко мне. К кому угодно, только не ко мне, — смеюсь я, и она тоже начинает улыбаться.
— Все гораздо хуже, чем ты думаешь, — вздыхает она. — Я уже успела уволиться. То есть обещала поработать до конца месяца, но это — всё. Впрочем, от квартиры пока не отказалась. Хорошая квартира,
