страдания.
Такой аргумент князь Болко, прозванный Суровым, вполне мог понять. Он-то, конечно, вовсе не собирался подвергать себя мучениям. В то же время изображенный в рекламном буклете замок был чудо как хорош, и князь решил во что бы то ни стало заполучить его в собственность. Тогда в мудрой княжеской голове родилась хитроумная идея, и он сказал бесу:
— Ладно, я согласен — при условии, что ты построишь замок до конца лета.
— Будь спокоен, я построю его задолго до начала лета, — усмехнулся бес. — Через три дня все будет готово.
— Тем лучше, — сказал князь Болко, подписал кровью составленный по всем правилам договор подряда и отправился домой, а там призвал своих самых искусных кузнецов, плотников и ювелиров, объяснил им, что требуется сделать, и мастера засели за работу.
Бес, как и обещал, явился три дня спустя.
— Замок готов, мой господин, — кривляясь, объявил он. — Извольте принять работу и расплатиться.
Князь надменно кивнул и, окруженный свитой, отправился в Валбжихские горы. Бес потирал руки и был так доволен собой, что не обратил внимания на огромный сундук, который несли четыре дюжих воина, — мало ли какое барахло угодно таскать за собой сильным мира сего? Они, как было доподлинно известно бесу, даже малую нужду предпочитают справлять в позолоченный горшок с фамильным гербом, а уж какой сосуд может быть предназначен для большой, и подумать страшно.
Замок стоял на вершине горы и был так прекрасен, что князю пришлось спешно казнить одного ни в чем не повинного слугу и выпороть кнутом еще троих — чтобы восстановить душевное равновесие после постигшего его культурного шока. Успокоившись, он обратился к бесу:
— Воистину славный труд ты совершил. Если бы ты был человеком, я бы приказал отрубить тебе голову, чтобы мой замок остался единственным в мире.
— Я неоднократно убеждался, что быть человеком — весьма опасная и зачастую прискорбная участь, — кивнул бес. — Рад, что ты подтвердил мои предположения. А теперь, раз ты доволен моей работой, будь любезен, расплатись, согласно договору.
— Конечно, — кивнул князь Болко. — Я не заставлю тебя долго ждать.
Он спешился, подозвал воинов, тащивших сундук, велел поставить его на землю и открыть. Достал оттуда выкованную из серебра ногу, вырезанную из красного дерева руку и огромный искусственный глаз, сделанный из жемчуга и сапфиров, с черным агатовым зрачком.
Бес оторопел, а князь рассмеялся.
— Я трижды перечитал договор, который мы с тобой заключили, прежде чем его подписать, — сказал он. — Можешь проверить сам: там нигде не сказано, что нога, рука и глаз должны быть из человеческой плоти. Написано лишь, что они должны принадлежать мне. Поверь, так оно и есть, у этих вещей нет иного хозяина, кроме меня, ибо они изготовлены моими слугами по моему приказу. Забирай свою плату, бес, и оцени мою щедрость, я не пожалел ни серебра, ни самоцветов.
— Каков нахал! — возмутился бес. — Мало того что всучил мне ремесленные поделки вместо живой плоти, так еще и рука из дерева выстрогана! Ты мог бы, по крайней мере, приказать сделать ее золотой, с алмазными ногтями. За такую скаредность придется, пожалуй, тебя проклясть. Что ж, ладно. Замок, что я сделал для тебя, сработан на совесть и красив, как лик Люцифера; ты, я знаю, не прочь похвастать им перед знакомыми. Но этому не бывать. Твой замок станет невидимым. Ты, если пожелаешь, сможешь укрыться в нем от ветра, сложить в подвалах свое добро, растопить печь на кухне и даже сварить суп на этом огне, но тебе никогда не удастся увидеть свое жилище и тем более показать его другим людям. Таково будет наказание за обман и скупость.
С этими словами бес, хохоча, удалился, а прекрасный замок исчез, как будто и не было его никогда.
Князь поднялся на гору и убедился, что стены замка можно потрогать руками. После долгих поисков ему удалось найти ворота и войти внутрь, но он так и не увидел ни пола, ни стен, ни потолка, ни лестниц, ни богатой утвари, которой были уставлены все углы.
Три дня и три ночи провел князь Болко в своем невидимом замке, пытаясь хоть что- нибудь разглядеть, а потом рассердился, плюнул на все и уехал восвояси.
И никогда больше не возвращался в Валбжихские горы, чтобы не вспоминать о постигшем его там горьком разочаровании.
Мне хотелось бы добавить, что невидимый замок не раз приходил на помощь путникам, заплутавшим в Валбжихских горах, предоставляя им укрытие и кров под своими невидимыми сводами. Но это, увы, не так. Обычно путники сходили с ума от ужаса, натолкнувшись на невидимую стену, и бежали из проклятого места без оглядки; правда, обычно это помогало им согреться, так что нельзя утверждать, будто от невидимого замка вовсе нет пользы.
Рассказчик тяжко вздыхает, опечаленный собственной историей, и я спешу на выручку:
— Бес не упомянул одно обстоятельство, которое не имело никакого значения для князя Болко, зато может оказаться важным для нас. Если в один прекрасный день в Валбжихских горах появится добрый человек, который не жаждет заполучить замок в собственность, а лишь желает бескорыстно им любоваться, замок снова станет видимым — навек. И все будут думать, будто так всегда и было.
— Да? — недоверчиво переспрашивает мой друг. — Ты так считаешь? Ладно, вот он я, добрый человек, желающий бескорыстно любоваться замком. И где же он?
— Где ему и положено, на горе, — твердо говорю я. — Просто отсюда не видно. Но мы вполне можем его поискать. Сейчас, погоди.
И я устремляюсь к стоянке такси, где скучает одинокий серебристый «фиат». Кое-как объяснившись с водителем на причудливой смеси всех известных и неизвестных мне славянских языков — послушайте, где-то тут неподалеку должен быть старый замок.
А черт его знает, может быть, и Ксяж…[27] Других, говорите, поблизости нет? Ну тогда точно он. Вы отвезете? Отлично! — Машу рукой, дескать, поехали.
Мой друг, надо отдать ему должное, не задает никаких вопросов. Молча садится на заднее сиденье, всю дорогу глядит в окно, по-детски прижавшись носом к стеклу. И только когда мы останавливаемся, недоуменно говорит:
— Ну и где?
— Ты не туда смотришь, — смеюсь.
— А куда надо?.. Ух ты!
— Это не «Ухты», а Ксяж, — на всякий случай уточняю я. — Запомни хорошенько, как-никак твой первый расколдованный замок. Ну да лиха беда начало, может, теперь войдешь во вкус.
Осмотрев замок со всех сторон и основательно проголодавшись, мы возвращаемся на Рыночную площадь. Все здешние кафе предлагают клиентам один и тот же набор деликатесов: унылые гигантские сэндвичи, начиненные увядшим салатом, жареная картошка и сосиски разных пород. Но мы не ропщем, а с кротостью, достойной лучшего применения, усаживаемся за длинный деревянный стол, рассчитанный как минимум на полдюжины едоков. Я по складам читаю меню, а друг мой глазеет по сторонам; всяк, таким образом, занят своим делом, и хорошо.
— Посмотри, — шепчет он, предварительно потянув меня за рукав. — Видишь вооон то чудо органической жизни?
«Чудо органической жизни» — это у нас, надо понимать, очередная невинная жертва Бахуса. Судя по щетине, обильно покрывающей те места, где у людей обычно расположены щеки и подбородок, это существо более-менее мужского пола; что касается его возраста, тут строить какие-либо предположения невозможно. Зато он феноменально уродлив: скошенный лоб неандертальца, под кустистыми бровями сокрыты крошечные мутные глазки, один из которых, похоже, отчаянно косит, алая пористая картофелина вместо носа, беззубый и почти безгубый темный колодец рта, а под ним срезанный безвольный подбородок — какая досада! Квадратная боксерская челюсть вполне могла бы спасти положение, превратив это
