Я давным-давно утонул в горячей траве, а глаза мои заблудились в небе, запутались в облаках, вернутся ли оттуда — еще вопрос; с другой стороны, зачем утопленнику глаза? Ушей вполне достаточно, чтобы слышать, как шелестит на ветру не то трава, не то и правда вода, и звучит голос.
— Приятно видеть путника, который ведет себя, как положено путнику.
И рад бы я был поверить, что это местные духи-хранители внезапно со мной заговорили, но с чего бы это итальянским духам говорить по-английски.
Поэтому я волевым усилием восстановил контроль над правым глазом и принялся им вращать — кто это тут?
Он, оказывается, уже успел усесться рядом. Приветливый гладко выбритый господин средних лет, как теперь принято говорить о тех, кому немного за пятьдесят. В светло-сером, слегка помятом, зато экологически чистом костюме из конопляного волокна. Темные волосы, которые, по правде, не мешало бы подстричь, чтобы не закрывали уши, или уж отрастить подлиннее, а так — ни то, ни се. Лицо красное от загара, как это обычно случается с пересидевшими на солнце северянами. Небольшие, но яркие зеленоватые глаза. В целом, похоже, отличный дядька. Хоть и заставил меня вернуться с небес на землю несколько раньше намеченного срока. С другой стороны, куда они от меня денутся, небеса.
— Какой у вас хороший английский, — сказал я, лишь бы что-то сказать. Дать знак, что я его понял и готов поддержать беседу.
— Ничего удивительного, — пожал плечами обладатель конопляного костюма. — Я и есть англичанин.
— Думал, я единственный иностранец в Отранто, — улыбнулся я. — А нас, получается, двое.
— Я не в счет, я здесь уже очень давно живу. А вы — да, похоже, на сегодня единственный иностранец. Они к нам редко приезжают. Разве только летом, в купальный сезон.
— К вам поди еще доберись. Не знаю, как из других городов, а из Лечче ни электричек, ни автобусов. Хотя, по идее, надо бы, все-таки Лечче — административный центр, а Отранто, прямо скажем, не самая глухая деревня. Но — нет. Совершенно непонятно, как доехать. Все-таки целых сорок два километра, для велосипеда многовато, на такси зверски дорого…
— Ну вы же как-то приехали, — резонно заметил он.
— Взял такси. Поэтому и знаю, что дорого. Но мне вожжа под хвост попала — хочу в Отранто, и все тут. А завтра у меня дела. А послезавтра утром — поезд в Рим. А тут, понимаете ли, замок, Castello di Otranto. Невиданной красоты. С башнями по имени Альфонсина, Ипполита и Дукеска. И так мне захотелось с этими барышнями познакомиться… Хотя вообще-то замки меня интересовали лет до пятнадцати, потом как-то не до них стало. И вот нате, рецидив!
— О, я вас понимаю как никто, — согласился он. — Сам когда-то был настолько очарован этим замком, что даже написал о нем роман. Сейчас, по прошествии долгого времени, мне ясно, что это была не больше чем милая безделица, однако я все еще дорожу этой своей работой…
— И как же называется ваш роман? — спросил я. — Возможно, я ваш благодарный читатель.
Не то чтобы я действительно надеялся вот так случайно встретить одного из любимых авторов, но было бы невежливо отвечать на подобное признание равнодушным молчанием.
— Так и называется — «Замок Отранто».[41] Нет-нет, не трудитесь делать вид, что припоминаете. Я совершенно уверен, вы его не читали. Тираж был невелик, и вряд ли книга покинула пределы Англии.[42] Да и там была известна лишь небольшому кругу любителей литературы такого рода.
— Какого рода?
— Там описаны необыкновенные, как сейчас говорят, фантастические события. Я, видите ли, попытался соединить черты средневекового и современного романов. В средневековом романе, как вы наверняка и сами знаете, все было неправдоподобным — и сами события, и поведение персонажей. Современный же роман всегда имеет своей целью верное воспроизведение природы. Я же счел необходимым примирить эти два вида романа. Не желая стеснять силу воображения и препятствовать его свободным блужданиям в необъятном царстве вымысла ради создания особо занятных положений, я вместе с тем хотел изобразить действующих в его трагической истории смертных согласно с законами правдоподобия; иначе говоря, заставить их думать, говорить и поступать так, как естественно было бы для всякого обычного человека, оказавшегося в необычайных обстоятельствах. [43]
Я был немного сбит с толку его высокопарностью, но изобразил на лице искреннюю заинтересованность. Мой незнакомец, похоже, был совершенно удовлетворен такой реакцией. Но из скромности предпочел сменить тему.
— А вы-то довольны, что сюда приехали? — спросил он тоном человека, прекрасно знающего ответ.
— Сами видите. — Я наконец сел и развел руками, как бы обрисовывая сложившуюся ситуацию. — Недовольные туристы в траве под крепостными стенами не валяются. А отправляются в какую-нибудь паршивую забегаловку есть специальную туристическую пиццу за десять евро, а потом ругают повара и уходят, не оставив на чай. Чтобы, значит, не страдать от несовершенства мира в одиночку… А кстати, почему вы сказали, что я веду себя, как положено путнику? Путникам положено валяться в траве?
— Один из наиболее предпочтительных вариантов поведения. Гораздо лучше, чем день напролет фотокамерой щелкать и по лавкам за сувенирами бегать.
— А по лавкам я уже бегал, — покаялся я. — Купил керамическую миску и клементиновый ликер. Люблю красивую посуду и экзотическую выпивку. Отовсюду их везу. И камера у меня в рюкзаке. Щелкал, было дело. Такой тут старый город красивый, невозможно удержаться.
— Не имеет значения, что вы делали, пока я вас не видел, — отмахнулся он. — Важно, за каким занятием я вас застал. Остальное меня не касается.
Такой подход мне понравился.
— Я еще не представился, — спохватился мой собеседник. — Меня зовут Уильям. Уильям Маршалл. А вы свое имя не называйте. Все равно я уже решил, что для меня вы — Путник. По-моему, очень вам подходит. Надеюсь, вас это не обижает?
— Ну что вы. Наоборот, льстит.
— Вот и хорошо.
— А пить кофе — достойное занятие для путника? — спросил я. — А то я тут чуть не заснул. И кажется, до сих пор толком не проснулся.
— Пить кофе — не просто достойное занятие, но и священная обязанность всякого путника, ступившего на Апеннинский полуостров, — улыбнулся Уильям. — Это так же важно, как хлеб и вино. Ежедневное многократное причастие, братание с землей, или переливание крови, как вам больше нравится. Кстати, самый лучший кофе в Отранто варят в баре отеля «Албания». Если вам еще не наскучило мое общество, могу проводить.
— Это очень хорошая новость, — искренне сказал я.
И мы пошли.
Отель «Албания» располагался всего в десяти минутах ходьбы от замка, у стен которого мы с Уильямом встретились. Впрочем, по местным меркам, он стоял практически на окраине, городок-то совсем крошечный. Здание было довольно новое, белое, многоэтажное, безликое, мне бы и в голову не пришло сюда заходить. Бар тоже не производил впечатления — такие полутемные забегаловки с красными стенами и пластиковыми стульями есть во всех городах мира, их завсегдатаи обычно питают склонность к дешевому пиву и эстрадной музыке, меня в такой палкой не загонишь. Но в этом баре не было ни завсегдатаев, ни даже музыки, зато имелась дверь, ведущая во внутренний двор, вернее в сад, где буйно цвели апельсиновые деревья, источавшие сладкий аромат, столь густой и плотный, что об него можно было споткнуться. Вместо пластиковых стульев здесь стояли плетеные кресла, а эспрессо, который нам принесли в маленьких алых чашках, был настолько хорош, что я даже как-то растерялся — как меломан, который, скрепя сердце, приготовился слушать оперетту, а на сцене, глядите-ка, «Тоска», да еще и с заезжей
