— Не сказал бы, — проворчал я. — Все вокруг нахрен закрыто. Даже кофе выпить негде.
— А который час? Ну правильно, и должно быть закрыто. У них же с полудня до четырех сиеста.
— Ага, — мрачно подтвердил я. — Население спасается от лютого зноя. Плюс шесть по Цельсию и ледяной ветер с гор.
— Ничего, ничего. Зато тебе есть куда преклонить усталое бедро. — Этот злодей был полон оптимизма.
— Жопу, — кротко сказал я.
— В смысле?
— Не бедро, а жопу. Если уж преклонять. Хочется точности в деталях. Это, наверное, от холода.
— А то у тебя, сироты, фляжки с ромом в кармане нет.
А кстати, есть. Положить я ее не забыл, а вот достать почему-то в голову не пришло. По всему выходит, я спасен.
— Спасибо, — сказал я. — Ты вовремя напомнил.
— Ну вот, — заключил Эдо. — Надеюсь, минут через пять ты наконец поймешь, что плюс шесть — это не минус шесть. При такой благословенной температуре уже вишни небось цветут.
— Цветут, — согласился я. — Вовсю. Возможно, через пять минут я перестану считать их дурами. Сейчас проверим. Время пошло.
Сунул телефон в карман и огляделся по сторонам в поисках подходящей скамейки. Подходящей — в смысле, не каменной. Потому что куртка у меня короткая, как летняя ночь. Но, увы, не настолько теплая. Я же думал, на юг еду.
Единственной альтернативой хладным каменным насестам, окружившим трубящего ангела, оказался стул — тот самый, с гнутыми ножками и до белизны истертым гобеленовым сиденьем.
Я достал из одного кармана фляжку, из другого портсигар, уселся на стул и расслабился прежде, чем успел сделать глоток рома, — стул был очень удобный, словно бы по моей мерке сделанный, таковы чудесные свойства старой мебели. А теперь вместо стульев, на которых удобно сидеть, стали делать стулья, с которых можно легко и без сожалений вскочить в любой момент; собственно, чем раньше, тем лучше. Таков, вероятно, дух времени.
Я закурил, спрятал фляжку в карман, но тут же снова достал и сделал еще один глоток. Не согрелся, но почувствовал, что мне вот-вот, буквально через несколько секунд станет тепло, и это обещание оказалось столь восхитительным, что я прикрыл глаза и замер, прислушиваясь к блаженному бормотанию организма. Я бы еще долго так сидел, но сигарета, сгоревшая на ветру почти без моего участия, обожгла пальцы. Я огляделся по сторонам, урны не увидел, в конце концов сунул окурок в щель между камнями, поднялся и пошел куда глаза глядят.
Глаза, надо сказать, глядели во всех направлениях сразу: на возвышающуюся над городом твердыню Рокка, на шпиль кафедрального собора и на живописно облупившиеся стены домов в начале улицы Гарибальди, а ведь где-то здесь еще должен быть римский акведук, и разрушенный амфитеатр, и арка Друза, и фрески этого, как его, Филиппе Липпи, знать бы еще, что за хрен с горы, и… И, и, и.
Какое-то время я суматошно метался по безлюдным переулкам. Узкие булыжные мостовые, наглухо закрытые ветхими ставнями окна, буйно цветущие вишни, каменные ступени и причудливо изогнутые арки — все это мне одному, потому что никого кроме меня нет на улицах Сполето, похоже, у них тут на время сиесты объявлен комендантский час, одно спасает — у патрульных тоже сиеста, так что хватать меня и водворять в помещение некому. Наконец, привлеченный изодранной, выгоревшей на солнце, но все еще яркой афишей с надписью: «Dei Due Mondi»,[53] я свернул в переулок, сперва показавшийся мне тупиком, увидел в просвете между домов крепостную стену, сложенную из выбеленных временем камней, и пошел к ней, понукаемый чем-то вроде чувства долга: если уж считается, что я приехал сюда глазеть на древности, то вот же она, самая что ни на есть седая старина, поэтому — вперед.
Какое-то время я неторопливо брел вдоль этой стены, почти неосознанно касаясь ее ладонью, словно бы старался отблагодарить лаской за какую-никакую, а все-таки защиту от ветра. И только потом заметил, что теперь слева от меня — еще одна бледная древняя стена сравнительно невысокого, примерно с трехэтажный дом, но, насколько я мог судить, огромного в диаметре круглого здания. Обе стены шли параллельно друг другу и многообещающе изгибались где-то вдалеке. Я постарался припомнить все, что читал о Сполето перед поездкой, но так и не понял, куда забрел. Нет здесь таких колоссальных строений. То есть, как оказалось, есть, но никем почему-то до сих пор не описанное и не сфотографированное. На меня одна надежда.
Сделав несколько снимков, я снова пошел вдоль стены, вернее между двух стен, по сухой, растрескавшейся, как будто из давным-давно минувшего знойного августа перенесенной сюда земле, стараясь не наступить на редкие пучки новорожденной травы. То и дело приходилось обходить каменные глыбы — видимо, излишки античных стройматериалов, так до сих пор никем и не расхищенные. Ветер не то чтобы утих, но теперь благовоспитанно дул в спину и почти не мешал наслаждаться жизнью и прогулкой, которая казалась мне приятной — первые четверть часа.
А потом я начал беспокоиться. Еще не по-настоящему, почти невсерьез, с тайными подмигиваниями самому себе и заговорщическими гримасами: дескать, меня так просто из колеи не выбьешь, но считается, что любой нормальный человек в подобной ситуации должен начать дергаться, поэтому надо собраться и быстренько сделать вид, будто я взволнован и сбит с толку, если уж
Сердце мое при этом билось неторопливо и безмятежно. Его совершенно не тревожило, что прогулка между двух каменных стен подозрительно затянулась. Мало ли что мне казалось, будто четверти часа более чем достаточно для того, чтобы не единожды обойти по периметру любое древнее строение, включая пресловутый римский Колизей. Много ты ходил вокруг древних строений? — насмешливо вопрошало сердце. То-то и оно.
Смятенный разум поначалу пытался с ним согласиться, но когда прошло еще несколько минут, а конца моему странствию видно не было, встрепенулся и забил тревогу. На сей раз настоящую, без дураков. Эти чертовы стены никогда не кончатся! — вопил он. Давай назад, пока не…
Пока не — что? Пока не поздно? А что именно — «не поздно»? И, собственно, с чего ты взял, что не поздно?
Благодаря слаженной работе ума и нервной системы, минуту спустя я уже был готов с воплями побежать обратно. Но держал себя в руках и шел вперед, только шагу прибавил, совсем чуть-чуть, на проявление паники такая смена темпа совершенно не походила, во всяком случае, я очень на это надеялся.
Но никто не спешил поощрять меня за хорошее поведение. Пейзаж оставался прежним: и впереди, и позади только две бледные стены, внизу сухая земля, камни и молодая трава, а сверху — смурное облачное небо. Даже ветер не утих, а, напротив, усилился, словно бы подталкивал меня в спину — давай, не стой, иди. Вот, кстати, серьезный резон не поворачивать назад, тогда этот гад станет встречным, и мало мне не покажется. Мне, собственно, и сейчас не то чтобы мало.
Почувствовав, что замерз, я вспомнил про фляжку с ромом во внутреннем кармане, достал ее, сперва просто держал в руках, наслаждаясь прикосновением к теплому, моим собственным телом согретому металлу; наконец сделал глоток и, неожиданно для себя, ехидно сказал вслух: «А где же стульчики? Гость города желает преклонить усталое бедро». Рассмеялся, еще ускорил шаг и почти сразу увидел вдалеке, на границе между видимой и скрытой за поворотом частью стены ярко-алый стул, настолько нелепый и неуместный среди всей этой благородной древности, что сомнений не оставалось: он здесь специально для меня. По моему требованию. Надо сказать «спасибо» и сесть. А как иначе. Тем более действительно хотел.
Говорить вслух «спасибо» почему-то было неловко. Я, кажется, всерьез ждал подвоха, дружного хохота циничных гениев места за спиной, но взял себя в руки и сказал, негромко, но отчетливо, потому что
