Пока в котле варился баран, была замешана известь, И было белой известью скреплено скрепленное красной кровью… После этого начали пир, на луг расстелив кошму… Целую гору мяса принесли и поставили на кошму, Золотистый, как день, чурек и черное пиво, густое, как ночь, Принесли и поставили на кошму. Сыр ноздреватый и желтый мед принесли и поставили на кошму, И сто тридцать стаканов из серебра рода старейший отец Вынес из гала, и на кошме расставили юноши их. Сто тридцать мужей сидели вокруг, по самой кайме как раз, И отразились на серебре двести шестьдесят глаз! Сто тридцать юношей встали вокруг, ста тридцати мужам служа, И небо раскинуло над кошмой свой голубой шатер… На самом почетном месте посажен Янд — славный строитель бов И первый наполненный стакан поставлен был перед ним. Лучшие части барана и лучший чурек предложены были ему. И если Янд поднимал стакан, все поднимали враз, А если он ставил стакан, то ставили все, как один! Пока он ел, готовясь к труду, ели и пили все, А когда он насытился и сказал: «Баркал хозяину!» — то Все перестали есть, и все хозяина поблагодарили… И дечиг-пандара живое сердце трепетало под пальцами музыканта, Когда восемь помощников Янда, встав, стали готовить известь… Известь кипела, пенясь, шипя, будто змея, и густела… И становилась вязкой, как темнота узких ночных ущелий… Лишь только песня потухла, Янд встал и принялся за работу: Он взял два камня и, смазав их известью, ударил один о другой, И сразу два камня стали одним под сильной его рукой! «Известь готова, сказал Янд, пора приняться за дело!» И все ожило вокруг него, запенилось и зашипело! Крутился ворот, от натуги скрипя: струной дечиг-пандара напрягался канат, Скрученный из восьми ремней, вырезанных из кожи буйвола; Камни, становясь, будто пух, легки, шли наверх, послушные неуклонно И поворачиваясь в руках Янда нужной ему стороной. Из разных мест ущелья привезены обломки различных глыб, Скрепленные известью, становились они неделимым целым. Камни ложились один за другим, вздымался за рядом ряд, И казалось, что известь и камни между собой, как бы советуясь, говорят… Так Янд работал, кипел и пел, яростью труда лют, И казалось, что камни под его рукой, гордые собой, поют… Работа кипела, и Янд горел в работе, не считая дней, И в небо вонзилась своей вершиной стройной песня камней. Первый ярус закончен, сюда никогда не заглянет день… Ярус второй — уже свод сведен и очажная цепь висит, Здесь будет дни свои коротать семья в случае войны! Янд сам вытесал косяки из черных гранитных глыб, Сам из дубовых брусьев сбил дверь толщиною в пядь, Сам приладил засов, и сам проверил его работу, Выше поднялся Янд и вновь принялся за работу! Четвертый ярус — здесь сторожа, сменяясь, у бойниц встанут, И все четыре стороны света будут как на ладони. Так камни ложились за рядом ряд, ярус за ярусом росла бов. И вот на триста шестидесятый день закончил Янд пятый ярус! Четыре балкона с четырех стен выступали вперед, И с каждого пуля-молния без промаха в сердце бьет! И снова Янд поднимается выше, и выше уже нельзя, — Здесь будет крыша, легкая, словно свет, стройным конусом сведена, Ложатся уступами ряды камней, постоянно сужаясь кверху, И тонкие плиты сланца их перекрывают сверху. И вот опять ряд камней и плит, и снова камни и плиты, А Янд все ближе, ближе к солнцу, ближе с каждой минутой! В четыре дня двадцать рядов камней и двенадцать сланцевых плит Под неутомимой его рукой, красиво перемежаясь, легли… И вот триста шестьдесят пятый день, проснувшись, открыл глаза, Сразу же хлынула дню в глаза просторная синева. Вместе с рассветом проснулся Янд, легко заскрипел ворот, Янд поднялся на башню, и у его ног расположились горы. В последний раз напрягался канат, бесконечный, как человеческая память, И последний раз ворот скрипел и пел, поднимая последний камень. Закончена песня труда и камней — выше уже нельзя: Над самою головою легкие облака плывут, скользя, Садится солнце, и, пересекая ущелье, бов бросает тень. Так стал последним, замковым камнем триста шестьдесят пятый день. Несмотря на то что в песне много поэтического вымысла и позднейших вкраплений, в ней более или менее точно отражается процесс строительства башни, начиная с магических ритуалов, обработки и укладки камней основания и заканчивая установкой камня, завершающего пирамидально-ступенчатую кровлю.
В песне, как и в других фольклорных материалах, отмечается роль мастера, руководящего процессом строительства. Мастер, по преданию, практически не принимал участия в работе, а только указывал своим помощникам, что и как делать, выполняя тем самым функцию архитектора. По преданию, ему доставалась еще и почетная, и очень опасная роль установки камня (цурку), завершающего пирамидально-ступенчатую кровлю. Для этого с наружной стороны к машикулю привязывали лестницу, и по ней мастер подбирался к венцу кровли. Это было смертельно опасным делом, и иногда заканчивалось гибелью мастера. За установку последнего камня хозяин должен был подарить мастеру быка. Строительство башни обходилось семье (если это была семейная башня) в 50–60 коров. Многие исследователи пишут, ссылаясь при этом на Щеблыкина, что башня строилась без лесов. Но, вероятно, речь идет о наружных лесах.
Для возведения стен использовали внутренние леса, которые устанавливались на угловые камни, имевшие специальные выступы. Для подъема камней и балок применяли ворот, который назывался чьанарг или зеразак. Крупные камни, иногда весом до нескольких тонн, подвозили к месту строительства с помощью быков на специальных санях. Для обработки камня использовали различные инструменты: берг — вид кирки, варзап — молот, джау — молоток, даам — зубило. Известь для раствора готовили здесь же. В тех местах, где известь была дорогим материалом, в раствор добавляли песок или глину. При этом высшим проявлением строительного мастерства считалось использование оптимального количества раствора, так как в таком случае башня становилась более сейсмостойкой. Известью замазывали также швы между камнями, для того
