качестве помощника управителя золотых приисков. Сети тратил огромные средства на возведение храма в Абидосе, и добыча золота значительно возросла.
По возвращении из Кадеша Па-Рамессу впервые встретился со своим соперником только на празднике Хояк, во второй год правления отца. Па-Рамессу исполнилось пятнадцать, Птахмос был на восемь месяцев старше; обоим понадобилось несколько секунд, чтобы узнать друг друга — оба выросли и возмужали. Солнце и слава военных кампаний придали коже Па-Рамессу сияюще-медный оттенок; солнце пустыни сделало кожу Птахмоса бронзовой и словно бы потускневшей. Первый все более походил на своего отца: то же полное лицо, пухлые губы и нос с горбинкой, тогда как у другого было узкое лицо, выступающие скулы и глаза чуть навыкате — эти черты достались ему от отца или от матери?
Под пристальными взглядами чиновников они обменялись ничего не значащими фразами, холодными и безвкусными, как объедки, оставшиеся после вчерашней трапезы. Их вражда иссякла; они больше не могли быть врагами, а в будущем они станут бесповоротно чужими, навсегда. Знал ли Птахмос о том, что его изображение на барельефе храма в Карнаке уничтожено? Это было все равно что смертная казнь и низводило его до уровня призрака. Впрочем, запрет нынешнего фараона упоминать вслух имя и деяния его деда делал этот акт бесполезным: нельзя быть призраком призрака. Сохранил ли он невинность? Или какая-нибудь девица в Иреме одарила его своей благосклонностью? Близки ли были ему до сих пор идеи Эхнатона? Стало ли ему известно о военных подвигах наследника трона? Единственное, что Па-Рамессу знал наверняка, так это то, что бывший претендент на трон получал щедрое жалованье, но было ли оно достаточной компенсацией за то, что семья отторгла его из-за преданности своему деду?
Как бы то ни было, на горизонте Па-Рамессу вырисовывались настолько важные события, что ему было не до размышлений о всеми забытом принце. Даже его нежность по отношению к Унии померкла, он редко звал ее в свою спальню.
— Как могло случиться, что ты до сих пор не зачала? — спросил у нее Па-Рамессу однажды вечером.
— Сиятельный принц наверняка знает, что существуют способы предупредить беременность.
Он слышал об этом впервые.
— Например, смола акации, смешанная с финиками, разрушает семя, — пояснила девушка.
— Но зачем ты это делаешь?
— Мне приказала хозяйка. Я могу зачать только с твоего разрешения.
Она печально посмотрела на него. Па-Рамессу понял, чем вызван этот приказ: мать первого отпрыска наследного принца становится его Первой супругой.
— Если ты разрешаешь мне зачать, об этом нужно уведомить хозяйку.
— Я подумаю.
Этот короткий разговор неожиданно для него ослабил его влечение к Унии. Чем очаровывают женщины? Почему влечение ослабевает? Почему он, любовник, не согласен на длительный союз с Унией? Разве не тронула она его сердце в тот первый вечер? Или он просто был опьянен собственным желанием? Причиной тому ее неопытность? Он подумал о матери и отце. Какими очевидными для Сети достоинствами обладала Туи, чтобы стать его Первой супругой? На этот вопрос он не знал ответа. И все же умоляющие взгляды Унии стали его раздражать: желание занять почетное место Первой супруги читалось в них куда яснее, чем искренняя привязанность к нему. И снова он оказался в роли добычи. Когда же Па-Рамессу поведал о своих сомнениях Тиа, тот задумался.
Беседовали они в послеобеденное время. Был один из последних мягких теплых дней, предшествующих сухому и холодному сезону. Принц с наставником устроились на террасе с видом на Уасет и отдыхали, лениво пощипывая виноград. В такую погоду, даже если заснешь под открытым небом, не стоит страшиться солнечных ожогов. Па-Рамессу и Тиа лежали на кушетках, сняв парики и сандалии. Волосы принца пылали, но любоваться ими сейчас мог только наставник.
— Мне понятен ход твоих мыслей, — сказал Тиа. — Но я не могу дать тебе совет, поскольку не сумею сказать, чего больше в твоем чувстве к этой девушке — влечения или желания обладать. И то и другое льстят предмету любви, потому что мы вожделеем и желаем иметь только хорошее и красивое. То есть эти два чувства похожи. И все же желание обладать кажется мне несправедливым.
— Несправедливым?
— Да, поскольку оно направлено не на человека, а на качество, которым он обладает. Это мое видение.
Па-Рамессу как зачарованный слушал рассуждения наставника. Какую магию таят в себе слова! Оружие завоевывает страны, но слова помогают постичь тайны мира!
— Разумеется, ты рассуждаешь, основываясь на собственном опыте, Тиа, — сказал Па-Рамессу. — Открой мне, к кому ты испытывал влечение, кем желал обладать?
— Не думаю, что мне когда-нибудь хотелось кем-нибудь обладать. Для этого нужно быть умелым дрессировщиком, а я им не являюсь. Трудно укротить животное, что уж говорить о человеке! Это борьба, которая никогда не закончится. Начать ее — значит перестать жить своей жизнью.
— Значит, ты испытываешь влечение. И к кому же?
Вопрос был провокационным, поскольку Па-Рамессу знал ответ заранее. Тиа, мельком взглянув на своего воспитанника, ответил уклончиво:
— Мне нравится женщина, одно созерцание которой делает меня счастливым.
— И часто ты ее видишь?
— Каждый день.
— Какая она?
— Быстрая, как птичка, и умная, как лиса, грациозная, как газель, и выносливая, как породистая кобыла. Она чиста, как вода в источнике, и глубока, как ночь.
— Знает ли она, что нравится тебе?
— Мне это неизвестно.
— Ты ведь говоришь о моей сестре, правда?
Тревожная улыбка предварила ответ Тиа:
— Светлейший принц читает в сердцах! Мой ответ многие сочли бы дерзостью.
— Мой божественный отец и моя мать тоже не лишены проницательности, Тиа. Я скажу тебе то, с чем они охотно согласятся: они считают, что ты будешь им прекрасным зятем.
Тиа не верил своим ушам. Он сел на кушетке.
— Я?
— Твои способности дрессировщика их впечатлили, — весело заметил Па-Рамессу.
— Светлейший принц…
— Да-да! Ты сумел приручить дикого зверя, чему они очень рады. Зверя с рыжей шевелюрой!
Наставник не находил слов. Схватив руку Па-Рамессу, он поцеловал ее. Принц удержал его руку в своей и прижал к сердцу:
— Я понимаю теперь, скольким обязан тебе, Тиа. Твоя рука легка, суждения искренни и беспристрастны. Ты никогда не использовал свое влияние мне во вред, ведомый в своих поступках только преданностью. Ты помог мне понять, что все, что ты делаешь, делаешь мне во благо. Никто из богов не смог бы направлять меня так умело, как ты. Моя сестра будет с тобой счастлива.
Из этих слов можно было заключить, что, когда речь зашла о замужестве Тийи, Па-Рамессу не пожалел усилий, чтобы чаша весов склонилась в пользу его наставника.
Через два дня было официально объявлено о предстоящей свадьбе Тийи и Тиа и о возведении на трон Па-Рамессу. Наместников сорока двух номов пригласили в Уасет и всех высокопоставленных чиновников уведомили о приближении праздничных церемоний.
— Смотри, куда идешь! Ты что, ослеп? — зло крикнул сановник рабу, несшему на плече мешок с зерном.
Тот осмелился толкнуть государственного мужа так, что его парик съехал набок.
— Сам смотри, куда ставишь ноги! — взвилась придворная дама, которую толкнул сановник.
Уасет, как это обычно случалось в дни больших праздников, стал совершенно непригоден для жизни. За три дня до церемонии в городе не осталось ни единой свободной кровати, на которой за деньги можно
