Сложность задачи состояла в том, что кроме организации строительства нужно было еще населить служилыми людьми новые города, становившиеся форпостами вековой борьбы со степняками. Города возникали как раз там, где могли пройти крупные отряды крымцев и ногаев. Со стороны Ногайского шляха в 1636 году были возведены Козлов, Тамбов, Верхний и Нижний Ломовы. В следующих 1637–1638 годах новые города появились со стороны Калмиусского и Изюмского шляхов — Усерд, Яблонов, Короча и Ефремов. Самым дальним оказался построенный в 1639 году между Изюмским и Муравским шляхами город Чугуев. К этому перечню надо добавить превращение Чернавска из «стоялого» острожка в «жилой» город в 1635 году и возобновление Орла в те же годы. Как заметил А. А. Новосельский, «все строительство было оборонительным, а не наступательным»[435].
Означало ли строительство новых городов, что правительство царя Михаила Федоровича полностью переключалось на южное направление внешней политики или цели борьбы с Речью Посполитой по- прежнему оставались неизменными? Ответить на этот вопрос сложно, поскольку результатами оборонительной политики царя Михаила Федоровича воспользовались уже его потомки, которым можно было не опасаться одновременных войн на западе и на юге.
Строительство первых городов — Козлова и Тамбова — показало, что выбранный путь достаточно эффективно помогает «от татар войну отнять». Но до полного строительства второй оборонительной линии — Белгородской черты — еще было далеко, эта работа завершится в царствование Алексея Михайловича. Поэтому правительство царя Михаила Федоровича одновременно занялось досмотром и ремонтом существовавшей засечной черты. В 1635 году в «Дворцовых разрядах» появляется запись о посылке дворян «розных засек досматривать, и делать им же». Воеводы были направлены к Арзамасской, Темниковской и Алатырской засекам организовать там сторожевую службу «для приходу крымских людей»[436]. Приказ Казанского дворца через казанского воеводу организовал службу на Тетюшской засеке, куда были мобилизованы служить даже монастырские крестьяне. Недавняя практика чрезвычайного военного времени грозила стать постоянной повинностью. По челобитной старцев Тетюшского Покровского монастыря, предлагавших переложить эту службу на ясачных чувашей, живущих «в избыли», в Приказе Казанского дворца был организован целый сыск. В этом территориальном приказе, вообще мало знакомом с деталями засечной службы, выяснилось, что в наказах засечным головам действительно была записана норма «стояти на засеках уездным людям з десяти дворов по человеку». Однако окончательное решение было возложено на воевод, которые должны были выяснить, служили или нет раньше на засеках уездные люди со служилыми людьми[437].
К чему могло привести промедление с устройством новых городов и капитальным ремонтом засечной черты, показал тяжелый по своим последствиям поход царевича Сафат-Гирея в 1637 году. Поэтому, когда весной 1638 года, в ожидании прихода войска во главе с самим крымским царем, была собрана целая русская армия, ее главному воеводе боярину князю Ивану Борисовичу Черкасскому и воеводам других полков поручили досмотреть и возобновить строительство засек. Текст наказа сохранился в разрядной книге, так называемом «подлиннике» 1637/38 года: «Боярину же и воеводе князю Ивану Борисовичю Черкаскому, бояром и воеводам, которым велено быть по местом, велети у засек, у которых пригоже, осмотрить с рускую сторону в которых местех им, боярам и воеводам, в приход крымского царя и царевичей, и больших воинских людей быть со всеми ратными людьми с конными и с пешими и с нарядом. А, осмотря, велети в тех местах бояром и воеводам устроить остроги, чтоб… ис тех острогов на засеках… государевым делом промышлять безстрашно и надежно». Все засечное дело царь Михаил Федорович «положил на нем, боярине и воеводе на князе Иване Борисовиче». С этой целью к боярину князю И. Б. Черкасскому были посланы «роспись засекам всем» и «чертеж подлинной»[438].
26 марта 1638 года воеводы и головы были посланы также «к тульским, х коширским, к резанским, к лихвинским, х козельским, к веневским засекам». Все засечное дело оставалось в руках боярина князя Ивана Борисовича Черкасского, который из Тулы, в соответствии с выданной ему росписью, командовал, из каких городов высылать на засеки «сошных людей» и кто из служилых людей должен был служить с воеводами и головами. Начальные люди у засек должны были, в свою очередь, извещать главного воеводу войска: «засеки у них по государеву указу совсем ли укреплены, и какие крепости учинены, и на кольких верстах и на саженях». Если находились неукрепленные засеки, то требовалось «наспех» укреплять их, «чтоб засечными крепостьми воинских людей не пропустить и у засек над воинскими людьми поиск учинить»[439].
Отдельные наказы, выданные засечным воеводам и сторожам, требовали от них «на засеках досмотрить и описать подлинно, что которые засеки вдоль и поперег, и что на засеках всяких крепостей, и по всей ли засеке лес, и тем лесом мочно ли по всей засеке учинить лесной завал? И нет ли в которой засеке пропаши, и сенных покосов, и всяких полых мест? И что у которой засеки с обеих сторон рек, и колодезей, и озер, и болот, и ржавцов, и топких мест и всяких крепостей?». Объем работ, которые должны были выполнить воеводы на «засечном строенье», был велик. Так, например, один из воевод Тульской засеки Семен Васильевич Щепин-Волынский, посланный к «Заупской» части (за рекой Упой) «в Малиновые вороты», должен был «учинить… на всей засеке середи засечново лесу в черте вдоль на одиннадцати верстах, на семисот на трех саженях завал лесной, а поперек по засеке на дватцати на пяти саженях», то есть устроить непроходимое заграждение из поваленных деревьев длиной около 18 километров и шириной 50 метров. «А велеть в завале лес сечь с одново, и нижние колны (?) у лесу сеченые велеть оставливати на пнях, чтоб засечной завал был крепок и вперед прочен, и татарсково приходу через него не было». Засечному воеводе для этой работы разрешалось мобилизовать «сошных людей», то есть крестьян из ближайших к засеке поместий и вотчин, «не дожидаясь» сбора «даточных людей» на эту службу [440]. Вообще, создается впечатление, что на «валовое дело» по строительству земляных укреплений и засек были мобилизованы все, кто мог. Так, например, сохранилось немало жалоб уездных дворян на то, что их назначают на всякие земляные работы на засеках или в новые города, что плохо сочеталось с дворянскими понятиями о «честности» службы.
Решение чисто военных задач, связанных со строительством оборонительной линии, действительно заставляло правительство царя Михаила Федоровича жертвовать многим во имя этого дела, в том числе социальным покоем. Основная сложность при строительстве новых городов состояла не в том, чтобы их построить, а в том, чтобы найти людей, которые бы стали жить в таких опасных местах и нести тяжелую сторожевую службу. Колонизация юга, как и прежде, шла двумя основными путями. Во-первых, была использована сила государственного принуждения и часть людей попросту «сводилась» из других городов, особенно это касалось служилых «по прибору». Во-вторых, обращались к «вольным и охочим людям», вместо которых нередко в новые города приходили беглые крестьяне и посадские люди. Ни для кого это не было секретом, но из высших соображений правительству приходилось закрывать глаза на такие необычные способы переселения.
Поляновский мир с Речью Посполитой, заключенный в 1634 году, не принес особенной выгоды Московскому государству, за исключением того, что еще на 20 лет русские и поляки забыли о войне друг с другом. Начиная с этого времени, из Москвы в Варшаву и обратно, одно за другим, отправляются посольства с разными поручениями. Договаривались в основном по двум пунктам: о царском титуле и о границах. Но сначала надо было закрыть некоторые страницы Смуты, продолжавшие отрицательно сказываться на отношениях двух стран. В начале 1635 года в Речь Посполитую был отправлен великий посол князь Алексей Михайлович Львов-Ярославский для подтверждения мира, заключенного на реке Поляновке. Он должен был присутствовать на присяге короля Владислава IV, а также привезти в Москву подлинник договора о его избрании на русский престол в 1610 году, заключенный гетманом Станиславом Жолкевским. С договором вышел большой конфуз, поскольку королевские послы не смогли сдержать обещание о возвращении столь важного для московской дипломатии документа. Московским послам понадобилось обратиться к царю Михаилу Федоровичу, принявшему «соломоново» решение и уступившего королю Владиславу IV с условием извещения окрестных государств о пропаже гетманского договора. 23 апреля 1635 года состоялась королевская присяга, подтвержденная письменно, по настоянию московских послов. Все это окончательно убедило подозрительную московскую сторону, что наступило время настоящего мира. Действительно, едва ли не впервые за все время царствования Михаила Федоровича король Владислав IV, передавая грамоту о присяге послу князю А. М. Львову, назвал русского царя своим «братом».
Впрочем, дипломатический язык, как известно, лукав. Московские послы, не знавшие латыни и потому
