– Сына забери пока, – попросил Урфин, падая на кровать. – Пара дней отлежаться и…
– Нет.
– Здесь не самое подходящее место для ребенка.
Не хватало, чтобы Гавин случайно в пыточную заглянул. Ему и так впечатлений от жизни хватает.
– Переживет, – Деграс ткнул в Урфина пальцем. – Что стоишь? Помоги раздеться.
К счастью, перевязка не понадобилась. Жгун-трава не только запечатала рану, но и тряпку приклеила намертво. Через пару дней можно будет попробовать отодрать, но сейчас сама мысль об этом вызывала спазм.
– Чисто, – Деграс помог лечь. – И… многие рады твоей победе.
– Или его поражению?
– Победе тоже.
Он ушел, задув свечи. Но огонь в камине горел ярко, а Магнусова кровать была достаточно большой, чтобы хватило места на двоих. На столе были хлеб, холодное мясо и сыр.
– Поешь, – Урфин поерзал, пытаясь устроиться так, чтобы боль хоть немного унялась. – И спать ложись. Завтра разберемся, что с тобой делать.
Гавин дернулся.
– Успокойся. Не буду я тебя бить.
Кажется, не поверили. Но ответили тихо:
– Да, мой лорд.
Впрочем, этого Урфин уже не услышал. Отключался он быстро.
Глава 40. Три и четыре
Барон открыл глаза и вздохнул. Отпуск, запой… Пустые мечты о прекрасном…
Из жизни известных людей.
Иза спала, обняв кота, который посмотрел на Кайя с упреком: и где тебя носит-то? Но с места не сдвинулся и даже зашипел, когда Кайя руку протянул, чтобы погладить. Понятно, если носит, то пусть носит и дальше, приличные люди давным-давно по кроватям лежат и десятые сны видят. А возможно животному не понравился запах, который Кайя принес с собой. И по-хорошему, он всецело прав. Надо было бы ванну принять, но Кайя хотел убедиться, что все в порядке.
Тень у изголовья шелохнулась.
– Можешь идти.
Он услышит, если что-то изменится.
Но было спокойно. До рассвета оставалось часа три, хватит, чтобы отдохнуть. Вода уносила грязь, копоть и портовый смрад, с которым не способен был справиться ветер, хоть бы и продувал пристани насквозь. Канализационные стоки там работали отвратительно, и Кайя сделал в памяти заметку побеседовать с гильдийным старейшиной. Окраина – еще не повод крыс разводить.
Наскоро вытерев волосы, Кайя зевнул. Спать хотелось неимоверно. Прошедшие дни склеились в один, бесконечно длинный, выматывающий, хотя в итоге весьма неплохой.
И на кровать вот пустили.
Кайя лег на самый край, не желая разбудить Изольду, но она все равно открыла глаза и сонным голосом поинтересовалась:
– Ты?
– Я. Спи.
– Сплю, – согласилась Изольда, выпуская кота, который воспользовался моментом, чтобы переместиться на подушки. – Ты где был?
– На пристанях.
Запоздало подумалось, что это отсутствие Изольда могла истолковать совсем иначе.
– А что делал? – в темноте ее глаза тоже были темными из-за расплывшихся зрачков.
– Одну типографию… сжег.
– За что?
– За то, что печатали ложь.
Грязную. И хуже того – опасную. Слишком много желающих поверить.
– Радикально ты. А как же свобода слова?
– Я не запрещаю говорить правду.
– Понятно, – Иза вытянула руку и коснулась волос. – Мокрый… а того, кто стрелял, нашли?
– Того, кому стрела принадлежала – да. Но стрелял не он.
Слишком пьян был и по-пьяному, по-глупому зол. Он признал стрелу и, решив, что терять больше нечего, стал кричать, призывая славных рыцарей, не безразличных к судьбе страны, с оружием в руках свершить справедливость. Какую именно, так и не объяснил. И совершенно ошалев от собственной иллюзорной силы, заявил, будто Кайя позорит память предков. Плюнул еще.
Не то, чтобы сказанное сильно оскорбило, но многие слышали. Видели.
Пришлось вешать.
В последний миг человек протрезвел и, нащупав веревку на шее, заскулил. Он умолял пощадить его, но это было невозможно: есть проступки, которые не могут быть прощены. Его щит с медведем, тремя монетами и звездой отправился в огонь. А Гуннар Олграффсон – на городскую стену.
Надо бы распорядиться, чтобы сняли и похоронили. Все-таки род был древним…
Изольда зевнула и попросила:
– Не уходи больше.
– Я… постараюсь.
Не услышала. Изольда спала. Крепко. Настолько крепко, что не шелохнулась даже, когда Кайя ее обнял.
Хуже, что таких, как Олграффсон много. Иные умнее – держат язык за зубами. Но желтые бумажки разнесли по протекторату заразу лжи, и Кайя не представлял, как ее выкорчевать.
Магнус прав: вместо одной типографии будет другая. Или третья. Девять откажутся, но всегда отыщется кто-то в достаточной мере жадный и беспринципный, чтобы рискнуть. Искать надо Тень.
Во сне он продолжил думать, но как-то медленно.
Капуста вареная, а не мысли… Капусту Кайя ненавидел. Особенно вареную.
Состязание миннезингеров? Как бы не так! Высокий Суд Любви, коий должен из рыцарей, числом бессчетных, избрать того, кто будет наречен Зерцалом чести, Хранителем струн и Повелителем Слов. Так, во всяком случае, сказал герольд.
Я вот как-то поверила. Зерцало чести… надо же.
Судебную коллегию придворных дам числом пятидесяти пяти возглавляла Прекрасная – а по виду крайне несчастная – Дама. О чьем восшествии на Престол Любви возопили фанфары. Подозреваю, что на этом постаменте – нечто среднее, между креслом и горой, щедро увитой цветочными гирляндами – полагалось восседать Нашей Светлости. Но мы не против. Нам рядом с Их Светлостью уютней, хотя они со вчерашнего мрачны, не то по инерции, не то случилось что-то, о чем мне знать не положено во избежание душевных треволнений. Кайя накрыл рукой мою и задумчиво гладит большим пальцем ладонь.
Цветочные горы его занимают мало, как и флаги с пурпурными сердцами. Он, по-моему, вообще плохо понимает, где находится.
Тисса же держится прямо. В простом платье бледно-зеленого оттенка, она выглядит еще моложе, чем есть на самом деле. Ей явно не по себе – этот ребенок не привык быть на виду. Дамы посмеиваются, перешептываются, столь старательно не глядя в сторону нынешней королевы, что становится ясно – говорят именно о ней. И Тиссе остается лишь выше задирать подбородок, пытаясь соответствовать навязанному образу. Подозреваю, бедняга клянет добрым словом рыцаря, удружившего ей гордым званием и почетной обязанностью судить певцов. И смотрит на собравшихся девочка с плохо скрываемым
