Селимар (открывает секретер, стоящий в глубине справа, и вынимает чрезвычайно изящную шкатулку). Вот она, моя коллекция, — письма моих крошек… Не скрою: любил дамочек. (С грациозным поклоном.) И до сих пор люблю, и всегда любить буду. Но, раз я женюсь, придется расстаться с этими прелестными сувенирами… Вот я и велел разжечь камин — чтобы совершить жертвоприношение… Посмотрим: говорят, огонь все очищает. (Ставит шкатулку на стол, вынимает из нее связку писем, садится.) А, письма Нинет — моей последней любви… Почерк крупный, капризный — совсем как ее характер… (Встает.) Не важно! Зато у этой женщины были прелестные достоинства!.. И, главное, был муж: всегда любил замужних женщин… Женщина, у которой есть муж… есть дом, привносит в связь атмосферу семейного очага, какой-то порядок, пристойность. А ведь нынче так трудно найти в любовнице пристойную женщину. Ну и расходы, естественно, — пустяковые: цветы… несколько коробок конфет! Правда, существует муж — немалая обуза, который вдруг воспламеняется к вам бешеной любовью, посвящает вас во все свои дела, спрашивает совета, донимает поручениями, — это, конечно, оборотная сторона медали. Но я всегда был внимателен к мужьям — такова моя система. Вот, например, муж Нинет — Бокардон, агент по продаже индиго: мы с ним даже на «ты» были… Но, к счастью, такая дружба недолговечна: раз, и точно ножом отрезал… А все-таки Бокардон был славный малый — и такой услужливый… Например, эти письма — ведь это он мне их доставлял, приносил в собственной шляпе. Мы уговорились с Нинет: если Бокардон говорит мне: «Кстати, жена просила узнать, что ты думаешь насчет Северных…», это означало: «Жена прислала тебе письмо — посмотри под подкладкой моей шляпы, слева…». Я смотрел и… (Показывает письма.) Вот!.. О, эта женщина любила порядок: она экономила на марках!.. Бедные супруги! Им меня очень будет недоставать… Ведь без меня в доме ни один вопрос не решался: я был вроде как их представитель — по линии сердца. Ну ладно, летите в огонь, воспоминания! Больно мне это делать, но… (Бросает письма в огонь.) Прощай, Нинет! Прощай, Бокардон! (Берет из шкатулки вторую пачку.) Перейдем теперь к этим!
Коломбо (выходит из спальни, слева; кому-то за сценой). Отлично!.. Это будет премило.
Селимар (поспешно захлопывает шкатулку, предварительно сунув обратно письма. В сторону). Ого, никак, мой тесть идет!
Коломбо. Добрый день, Селимар.
Селимар. Мсье Коломбо!.. Что вас привело к нам в такую рань?
Коломбо. Да хотел бросить последний взгляд на то, как вы устроились. (Делает несколько шагов в глубь гостиной, замечает огонь в камине.) Позвольте, да вы, никак, огонь развели… это в августе-то месяце!
Селимар. Да… утро какое-то прохладное.
Коломбо (бросает взгляд на окно). Но вы же открыли окно!
Селимар. Уж очень много было дыму.
Коломбо (замечает шкатулку на столе). Ах, какая красивая шкатулка! (Хочет ее взять.)
Селимар (удерживает шкатулку). Осторожнее: она очень хрупкая!
Коломбо. Пари держу, что это опять сюрприз для дочки.
Селимар. Конечно.
Коломбо. Надо ее положить в свадебную корзинку.
Селимар. Непременно… только попозже… (В сторону.) Когда она будет пуста.
Коломбо. Селимар, вы будете как следует любить мою дочь?
Селимар. Ну конечно, тестюшка.
Коломбо. Боюсь только, не слишком ли вы для нее перезрели!
Селимар. Перезрел?.. Да ведь мне всего только сорок семь лет.
Коломбо. Во-первых, я должен предупредить вас, что Эмма еще совсем ребенок.
Селимар. Я тоже…
Коломбо. Если б вы видели, как она вчера упаковывала своих кукол: она ведь хочет привезти их сюда.
Селимар. Тем лучше, тем лучше! (Доверительно.) А все-таки, между нами, я постараюсь, чтоб она о них забыла.
Коломбо. Как же это?
Селимар. Да так. (Похлопывает его по животу.) Э-эх, папаша Коломбо! (Смеется.)
Коломбо. Не смейтесь так, а то у вас морщинки у глаз появляются.
Селимар (в сторону). Ох, до чего ж он мне надоел!
Коломбо. Видите ли, я человек откровенный. Не скрою: сначала вы мне совсем не понравились. Ну, ни чуточки.
Селимар. Да?
Коломбо. И моей жене тоже…
Селимар. Что же побудило вас в таком случае дать согласие?
Коломбо. Нотариус, когда он сказал нам, что у вас сорок тысяч ливров ренты…
Селимар (уязвленный). Вы очень любезны… Благодарю вас.
Коломбо. Вы не сердитесь?
Селимар. Ну что вы, наоборот.
Коломбо. Вот мы и сказали себе: Селимар не молод… Селимар не красавец… Но молодость, красота — это все преходяще… А вот сорок тысяч ренты при умении вести дела — непреходящи! Я человек, как видите, откровенный!
Селимар. О да!.. К счастью, ваша дочь придерживается иных взглядов.
Коломбо. Это верно. Вы ей нравитесь. Просто не могу этого понять…
Селимар (уязвленный). Что ж тут удивительного? Я нравился многим…
Коломбо (недоверчиво). Вы? Да бросьте!.. С таким-то животом!
Селимар. Но…
Коломбо (отходит в глубину гостиной). Я вас покидаю… Вам еще надо закончить свой туалет… До скорой встречи.
Селимар. До свидания.
Коломбо. Не заставляйте себя ждать: будьте ровно в одиннадцать.
Селимар. Можете не беспокоиться.
Коломбо уходит через дверь в глубине.
Селимар (один). Говорит, что он человек откровенный… А я считаю его просто бесчестным. Он, видно, думает, что я как мужчина уже совсем никуда не гожусь. Умора да и только. Мне так и хотелось показать ему эту шкатулочку… (Открывает шкатулку и достает письма.) Письма мадам Вернуйе… Бедная Элоиза! (Показывает письма.) Это плод пяти лет страсти. Она была из Бордо… и какая красавица! А муж — этакий плюгавенький старикашка. У нее был только один недостаток, но ужасный: как все жители Бордо, она обожала грибы и считала, несчастная, что разбирается в них! Она так любила грибы, что каждое воскресенье мы уезжали утром из Парижа — она, ее муж… да еще маленькая корзиночка… и отправлялись в Медонский лес собирать поганки. А она то и дело вскрикивала: «Ах, вот белый! Ах, вот сыроежка!» и совала все это в свою корзиночку. Вернуйе плелся где-то сзади, далеко-далеко, — очаровательные это были прогулки. Вечером меня приглашали к обеду. Нечего и говорить, что я, конечно, не прикасался к этим ужасным фрикассе на растительном масле, с чесноком. Я не больший трус, чем любой другой, но не люблю есть отраву для крыс… Так что я ел говядину — и до чего же был прав! Однажды вечером, часов в одиннадцать, она сказала мне: «До завтра!» А в полночь я уже стал вдовцом. (Спохватывается.) То есть не я, а Вернуйе. Это перевернуло все мои привычки: мне буквально некуда было деваться по вечерам… Вот тогда-то я и зачастил к Бокардонам, чтобы развлечься. Бедная Элоиза! У нее был прелестный стиль! (Берет одно из писем и с нежностью читает.) «Дорогой друг… не приносите дыни: мужу уже прислали сегодня из деревни». Какая женщина! Обо всем умела подумать. (Берет другое письмо и читает.) «Дорогой друг, завтра у мсье Вернуйе именины, не забудьте прийти с букетом». И назавтра я являлся с букетом и поздравлениями
