Ахромеев был стрелянным воробьем. Его вступительное слово заняло не более трех минут, но он построил его так, что сразу заинтриговал всех. Аудитория поняла, что диалог предстоит острый, отнюдь не парадно-юбилейный. Это было видно уже по маршальской преамбуле.
Он сразу взял быка за рога, заявив, ч*го к проблеме 1941 года существуют различные подходы. И объясняется это необъективным интересом, который приводит к необъективным исследованиям исторической действительности. Нельзя не учитывать и политического интереса. В силу этого исследователи сосредотачивают внимание только на изучении первых трех недель войны. Но ведь ее начальный период равен семи месяцам — с июня по декабрь 1941 года.
— Я все-таки профессионал и исследованию войны посвятил всю свою 50-летнюю армейскую службу. Убежден, что содержанием начального периода должны быть не три недели, а июнь-декабрь сорок первого. И не только потому, что этот период самый трагичный и сильнее других врезался в мою память. К такому заключению приводит вся логика событий Великой Отечественной войны.
И еще одна проблема: как все-таки увязываются эти годы: 1941-й и 1991-й. Обозначив таким образом круг тем, которые он хочет затронуть и далее подискутировать по ним, и одновременно подчеркнув, что эти темы его не просто интересуют, но и мучают, Ахромеев заявил журналистам, что он готов отвечать на их вопросы.
МОСКОВСКАЯ ОБЛАСТНАЯ ГАЗЕТА «ЛЕНИНСКОЕ ЗНАМЯ». Каждому человеку свойственно ошибаться: от рядового до маршала. В 1941 году Сталин, обладая огромной, объемной информацией, тем не менее допустил стратегическую ошибку. И после сорок первого года у нас было немало новых ошибок, в том числе войны во Вьетнаме, Афганистане. Какие уроки и выводы вы, как военный советник президента СССР, извлекаете из допущенных ошибок, в том числе и прежде всего из просчетов 1941 года? Имеется в виду демократичность решений и анализ ситуаций.
АХРОМЕЕВ. Вы так поставили вопрос — ошибаться может каждый, от солдата до маршала, — что получается, будто выше маршала никого нет. Есть гораздо более высокие должности в государстве, и лица, их замещающие, нередко ошибаются не менее, а даже более крупно. Но это так, к слову.
Если же говорить о 1941 годе и непосредственно о предвоенных месяцах, то, действительно, одной из серьезных — я не считаю, что главной, но, подчеркиваю, одной из серьезных — причин неудач начала войны была грубая военно-стратегическая ошибка Сталина в оценке военно-политической обстановки в предвоенный период. Сталин не верил, что Гитлер может напасть на Советский Союз и одновременно вести войну с Великобританией. То есть вести войну на два фронта. Сталин исходил, наверное, хотя мне трудно об этом судить, документально это нигде не подтверждено, но все-таки он, видимо, исходил из уроков первой мировой войны, когда Германия именно из-за того, потерпела поражение, что воевала на два фронта.
Однако в 1941 году военно-политическая обстановка в Европе была совершенно иная, чем в 1914-м. Вы говорите, что Сталин имел много информации. Но когда исследователи сейчас говорят об этой информации, они упускают существенный момент. Я читал очень много донесений в Генеральный штаб, Сталину, Молотову, которые поступали им перед началом войны со всех концов мира. И от Зорге из Японии, и из Швеции, и из Швейцарии, и из Германии — от нашего военного атташе, а также немало других источников, в которых приводились прямые факты о том, что готовится вторжение, сосредоточиваются войска. При этом указывались конкретные группировки, номера частей. С точки зрения военного человека, читающего эти документы, совершенно очевидно, что надвигалась война. Более того, по характеру поступавшей в мае — начале июня информации становилось ясно: война неизбежна.
Но Сталин не был военным человеком, он был руководителем государства. Причем руководителем диктаторского типа, который считал, что он умнее всех, дальше всех видит. А поскольку методы управления у него были диктаторские, не демократичные, то возражать ему никто не смел. Поэтому даже из-за границы донесения шли с оговорками, как у нашего военного атташе из Берлина. Сначала он сообщал о подготовке к нападению, подробно описывал военные приготовления Гитлера, а в конце добавлял: мол, я считаю, что все эти данные специально подбрасываются нам британской разведкой, спецслужбами других стран, которые в настоящее время воюют против Германии. Их цель — столкнуть Советский Союз с рейхом.
Вот в таком примерно плане шли все донесения. Попробуйте сделать из них выводы, особенно если хотите увидеть подтверждение своим мыслям, как это было в случае со Сталиным. Я хочу сказать, что обстановка была не из простых. Вы спросите: а куда смотрели военные? Те же Тимошенко, Жуков, другие военачальники. Неужели они, высочайшие профессионалы, не обращали внимания Сталина на грозящую опасность? Обращали. Стало быть, он не слушал своих военных советников? Слушал. Но разрешил проводить только часть подготовленных мероприятий, притом, самую минимальную. А на основную часть — развертывание вооруженных сил — санкции не давал.
Потому произошло то, что должно было произойти: Германия, которая начала готовиться к войне с Советским Союзом с лета 1 940 года, справилась с этой задачей в течение 12 месяцев. Вермахт развернул группы своих армий на германо-советском фронте, сосредоточил в полосе наступления корпуса, дивизии и полки. В готовность была приведена вся система управления войсками — от разведки и контрразведки до системы материального обеспечения. А Советская Армия в это время находилась в казармах. По существу, начальный период войны с Германией был выигран до первого выстрела, еще до 22 июня. Было совершенно очевидно, что начальный период закончится не в пользу Советского Союза. Такое стало возможным из-за ошибки Сталина. Но это не значит, что весь неудачный для нас сорок первый год — следствие названного мною просчета на государственном уровне. Там было немало и других, не только субъективных причин.
Какие же выводы напрашиваются? Во-первых, их необходимо разделить на военные и политические. О самом главном политическом выводе я уже сказал: диктаторский метод управления, примат единоличной власти неизбежно приводит к тяжелым просчетам, к огромной трагедии для государства и народа % Стало быть, нужен объективный взгляд на оценку событий. А он возможен только при наличии демократических механизмов управления.
Есть, конечно, и военные выводы. О них широко известно. Это, в первую очередь, необходимость иметь талантливые кадры военачальников. Сорок первый год показал, что полководцы гражданской войны не годились для новых сражений. Старые маршалы — Ворошилов, Буденный, Кулик и другие оказались беспомощными в непривычных условиях, не выиграли, ни одной битвы. В сражениях Великой Отечественной сформировалась новая плеяда командных кадров.
Вот вы говорите: после 1945 года были войны, где мы опять чего-то не угадали. Тут согласиться с вами я не могу, не обессудьте. Чего мы не угадали во вьетнамской войне? Там мы ничего и не могли угадать, потому что эта война не наша. Афганская война? Да, ее мы сами развязали, но причины неудач там были совсем иные. Короче, каждая война не похожа на другую, и уроки — разные.
ЖУРНАЛ «ВОПРОСЫ ИСТОРИИ». Уважаемый Сергей Федорович, вы занимаетесь историей второй мировой войны и поэтому хорошо знаете, что объективное, правдивое ее освещение, изучение событий, которые с ней связаны, определяется наличием доступа исследователей к источникам. Во всех цивилизованных странах существует срок закрытости архивных документов. В одних странах — 25 лет, в других — 30. С начала Отечественной войны прошло полвека. До сих пор у нас нет закона об архивах, о сроках рассекречивания хранящихся там материалов. В бытность Шеварднадзе министром иностранных дел была сделана попытка открыть архивы МИДа. Но она оказалась тщетной. Суть моего вопроса сводится к следующему: намерены ли вы, как советник президента по военным вопросам, ставить вопрос об открытии архивов министерства обороны? Предпринимали ли вы такие попытки? Ведь все спекуляции в отношении причин войны, ее хода и результатов, включая и афганскую войну, связаны с отсутствием документов, источниковедческой основы. Каждый пишет, что хочет. Как долго мы будем ждать открытия архивов? Может, вам что-то известно в отношении мидовских архивов? Без них подлинная, правдивая история не будет написана.
АХРОМЕЕВ. Вы высказали очень благую мысль о написании объективной, правдивой истории. Если бы это было возможно, я был бы готов день и ночь биться за то, чтобы архивы открыли немедленно. Однако наивным было бы полагать, что-де как только архивы откроют, так не будет каждый писать, что хочет. Я думаю, что, к сожалению, этого мы не достигнем. Хотя, наверное, к истине приблизимся. Тут я с вами согласен. А может, наоборот, еще более запутаемся.
И все же лично я за то, чтобы в возможно короткий срок открыть архивы. Однако, хотя я здесь не являюсь специалистом и не ручаюсь за то, что мой ответ вас удовлетворит, дело упирается в общую
