наткнулись на какую-то компанию армян, Андрей стал задираться, замахнулся даже. Вступился Вадим Юсов, он был боксёр. Началась драка, армянин врезал Вадиму, сломал ему нос. Тягаться в этом деле с армянином оказалось непросто: это был Енгибарян, чемпион мира в полулёгком весе.
Вызвали милицию, нас с Андреем повели в отделение. Юсов нырнул куда-то в сторонку — ему, с капающей из носа кровью, было лучше не маячить. Нас, в общем-то, достаточно скоро отпустили. Мы были просто выпивши, никакого другого криминала не было…»
Обоих Андреев объединила общая профессия — в 1959 году Михалков-Кончаловский тоже поступил на режиссёрский факультет ВГИКа. В начале 60-х они постоянно были в одной компании, вместе ухаживали за девушками, пили водку. А. Михалков-Кончаловский вспоминает:
«Водки никогда не хватало, сколько ни купи. Помню, мы устроили костёр, пекли картошку — Гена Шпаликов, Юлий Файт, Тарковский, я. 61-й год. Николина Гора. Водку закупили, сколько могли унести. Огонь, в углях печётся картошка, порезана колбаса. Гена поёт под гитару свои песни. „Ах, утону я в Западной Двине“… (У меня от тех времён сохранилась смешная магнитофонная запись — с пьяным Тарковским. Записей было много, мы часто дурачились. Потом, когда мы разошлись, по дурости всё стёр.)
В два часа ночи картошка доедена, водка подчистую выпита. Все, стараясь не дышать, идут к нам домой. Перемазаны сажей, руки чёрные от обугленных картофелин. Тапочки тоже все чёрные. Срочно надо достать водки. Водка есть только в одном месте. Чтобы добраться до заветного ключа под лестницей, надо было встать на четвереньки, нырнуть в чуланчик, там две неподъёмные бутыли — их не вытащить. Приходится отыскивать какую-нибудь плошку или кастрюлю, ставить рядом с бутылью, на карачках в темноте наклонять бутыль и стараться лить, чтобы потише булькало. Думаешь: „Только бы хватило. Завтра дольём, чтобы мама не заметила“. Нацедишь литра два, выходишь с кастрюлей, а там уже тебя ждёт орава будущих киноклассиков.
Мама, конечно, знала, что мы прикладываемся к бутыли. Иногда как бы вскользь замечала: „Что это как-то странно водка убавилась?“ Мы делали вид, что вопроса не расслышали. Вскоре водка таким же необъяснимым образом прибавлялась…»
Между тем первой серьёзной работой Тарковского в кино оказался телефильм «Сегодня увольнения не будет», который он снял в 1959 году вместе с Александром Гордоном (последний был женат на его сестре Марии). Однако затем творческие пути Тарковского и Гордона разошлись, и дипломную работу Андрей уже делал один.
После защиты курсовой Тарковскому пришла в голову идея снять фильм про Антарктиду. Вместе с Михалковым-Кончаловским они написали сценарий «Антарктида — далёкая страна». Тарковскому удалось пристроить его на «Ленфильм». Однако прочитавший творение молодых вгиковцев мэтр Григорий Козинцев с прохладой отнёсся к их проекту и заявил: «Сценарий слабенький. Никакого действия в нём нет». Пришлось неудачникам отказаться от этой темы и засесть за более прозаическую вещь. Так на свет появился сценарий «Каток и скрипка», на основе которого Тарковский снял на студии «Юность» свою дипломную работу. На главную роль он собирался пригласить популярного в те годы Евгения Урбанского, однако тот оказался занят в съёмках другого фильма, и роль досталась Владимиру Заманскому.
Михалков-Кончаловский писал впоследствии:
«Мы с Тарковским росли под знаком отрицания многого из того, что было в кинематографе. Картины Пырьева вызывали у нас приступы смеха. Мы не признавали его точно так же, как поколение деда не признавало Репина.
Помню, как в Театре-студии киноактёра, где какое-то время помещался Союз кинематографистов, мы столкнулись с Пырьевым на лестнице, едва поздоровались. Он спускался вниз в роскошных замшевых мокасинах, о которых в 1962-м нельзя было и мечтать. Кто-то нам потом передал его фразу: „Эти евреи — Тарковский, Кончаловский…“ Мы долго над ней хохотали… Это сейчас мне понятно, насколько большой, неординарной личностью — и как человек, и как художник — был Иван Александрович Пырьев. А тогда всё строилось на отрицании его кинематографа. Мы обожали Калатозова, он был для нас отрицанием Пырьева, отрицанием соцреализма, фанеры, как мы говорили. Когда на экране не стены, не лица, а всё — крашеная фанера. Нам казалось, что мы знаем, как делать настоящее кино. Главная правда — в фактуре, чтобы было видно, что всё подлинное: камень, песок, пот, трещины в стене. Не должно быть грима, штукатурки, скрывающей живую фактуру кожи. Костюмы должны быть неглаженые, нестираные. Мы не признавали голливудскую или, что было для нас то же, сталинскую эстетику. Ощущение было, что мир лежит у наших ног, нет преград, которые нам не под силу одолеть…»
На последнем курсе ВГИКа Тарковский попробовал себя в качестве киноактёра в фильме Марлена Хуциева «Застава Ильича» («Мне двадцать лет»), он достаточно убедительно сыграл небольшую роль молодого резонёра. Однако фильм был подвергнут обструкции на самом «верху» (на него ополчился сам Хрущёв) и был сначала положен на волку, а затем пущен в прокат малым экраном. Так что карьера Тарковского-актёра не задалась с самого начала. Не менее сложно складывалась и его режиссёрская карьера.
Слава пришла к Тарковскому в 1962 году, когда он снял фильм «Иваново детство». Основой для фильма послужила прекрасная повесть В. Богомолова «Иван», которая увидела свет в начале 60-х. Первоначально фильм по этой повести собирался снимать другой молодой режиссёр, Эдуард Абалов, из творческого объединения А. Алова и В. Наумова. Однако у него дело не пошло, и студия стала подыскивать другого режиссёра. В конце концов выбор пал на Тарковского. В течение двух недель тандем из четырёх человек — оба Андрея, Владимир Богомолов и Михаил Папава — написали новый сценарий (Михалков- Кончаловский в титры не попал по причине своей молодости, и эта работа была засчитана ему как практика), и Тарковский приступил к съёмкам. На главные роли он пригласил актёров-дебютантов: Евгения Жарикова, Николая Бурляева, Валентину Малявину. С последней во время съёмок у него случился роман (стоит отметить, что небольшую роль в картине сыграла и жена Тарковского Ирма Рауш).
Вспоминает актриса Малявина: «С ним было очень трудно. Если говорить современным языком, он хотел меня приватизировать, не желал отпускать от себя. А мне очень хотелось сниматься. Он был гением, я была талантлива. Я вышла замуж (за оператора Павла Арсенова. —
Фильм «Иваново детство» был встречен руководством Госкино достаточно прохладно (картину назвали «пацифистской») и пущен по экранам страны ограниченным тиражом. В итоге в прокате он собрал всего около семнадцати миллионов зрителей (серые фильмы типа «Среди добрых людей» и «713-й просит посадку» имели куда большую аудиторию: 30 и почти 28 миллионов соответственно).
Между тем за пределами родного Отечества фильм «Иваново детство» принёс его создателям оглушительную славу. В сентябре 1962 года на Венецианском фестивале он был удостоен «Гран-при» — «Золотого Льва святого Марка», а год спустя стал призёром на фестивалях в Сан-Франциско, Акапулько и других (всего фильм получил 17 различных наград).
В Венецию Тарковский поехал не один, а в составе внушительной делегации, в которую, помимо чиновников Госкино, входили и его друзья: Михалков-Кончаловский, Малявина. Кстати, именно там между двумя Андреями впервые пробежала «чёрная кошка». Дело в том, что Тарковский тогда был сильно влюблён в Малявину и внезапно приревновал её к Михалкову-Кончаловскому. Поводом же к этому послужила история с посещением ночного бара. Малявина, Лилиана Алёшникова и Михалков-Кончаловский всю ночь просидели в этом баре, о чём на следующее утро стало известно руководству советской делегации. В итоге виновников «скандала» вызвали на общее собрание (его устроили на пляже!) и отчитали по первое число. Тарковский на этом судилище не присутствовал, однако знал о нём и сделал соответствующие выводы. С этого момента его отношения с другом стали натянутыми. Когда в тот же день поздно вечером Михалков-Кончаловский постучал к нему в номер и попросил пустить его переночевать, Тарковский ему дверь не открыл. Пришлось бедолаге провести ночь в шезлонге всё на том же пляже.
Михалков-Кончаловский пишет об этом так:
