залетела оса. Вытащить её он не сумел, лишь прихлопнул и загнал ещё глубже. А через несколько дней у него начались сильнейшие головные боли. Они были настолько сильными, что Анатолий на глазах у родителей несколько раз терял сознание. Спасла мальчишку его бабушка. Она закапала ему в ухо подсолнечное масло и заставила внука попрыгать. Вместе с маслом оса вскоре и вышла. С тех пор Анатолий стал испытывать панический страх во время купания — он никогда не окунал голову в воду и всегда плавал как поплавок.
Между тем, закончив техникум, Анатолий устроился на местный завод слесарем-инструментальщиком. Но проработал на нём относительно недолго — вскоре их отец был назначен собкором по Киргизии, и семья Солоницыных переехала во Фрунзе. Там Анатолий решил продолжить учёбу и пошёл в 9-й класс 8-й средней мужской школы. Именно тогда он и увлёкся по-настоящему искусством — стал активно участвовать в художественной самодеятельности. Начинал с чтения стихов, затем стал конферировать, выступать с куплетами, музыкальными фельетонами. Получалось у него это отменно, и вскоре его стали приглашать к себе с выступлениями самые разные учреждения.
Закончив школу летом 1955 года, Солоницын отправился в Москву — поступать на артиста. Документы он подавал в ГИТИС, однако, пройдя два тура экзаменов, на последнем провалился. Домой вернулся в подавленном состоянии. Осенью того же года Солоницын уехал из дома — он устроился в геологическую партию.
Летом следующего года Анатолий вновь предпринял попытку покорить ГИТИС. К тому времени он успел несколько месяцев поработать геологом, зимой вернулся домой и всё время до экзаменов занимался самообразованием. Например, каждый день он тренировал свою память — заучивал на ночь стихотворение и утром повторял его вслух. Результаты были блестящими.
Однако на экзаменах в ГИТИСе эти навыки Солоницыну не понадобились. Он вновь успешно прошёл всего лишь два тура и на последнем с треском провалился. Умудрённые опытом экзаменаторы никак не хотели разглядеть в нём будущую знаменитость. Сам Солоницын в письме брату так объяснял причину своей неудачи:
«Всю жизнь не везёт мне. Как печать проклятия лежит на мне трудность жизни.
Чтобы поступить в институт, нужны не только актёрские данные. Бездарные люди с чёрными красивыми волосами и большими выразительными глазами поступили… Комиссия поверила им. Мне не верят. Никто не верит. В этом моя беда. Для института нужна внешность, а потом всё остальное. Комиссии нужно нравиться…»
Провалившись на экзаменах, Солоницын решил не возвращаться домой. Сначала он предпринял попытку устроиться в какой-нибудь из столичных театров рабочим, а когда и эта попытка закончилась провалом, устроился рабочим по выкорчёвке пней в Кинешме. Проработал там несколько месяцев, до тех пор пока горечь поражения окончательно не забылась. После этого он вернулся к родителям во Фрунзе.
Между тем, в отличие от старшего брата, Алексей Солоницын поначалу был более удачлив в своих начинаниях. Решив пойти по стопам отца, он отправился в Свердловск и с первого же захода поступил на факультет журналистики Уральского университета. Поэтому, когда Анатолий вернулся домой из Кинешмы, его брат уже несколько месяцев «грыз гранит науки».
А что же Анатолий? На этот раз его устремления оказались далеки от геологических изысканий и заводских проблем — он решил испытать свои силы на общественной работе и стал инструктором райкома комсомола. К лету 1957 года его успехи на этом поприще были столь очевидны, что встал вопрос о переводе Солоницына на руководящую работу в горком комсомола. Наверное, если бы это произошло, советский комсомол, а затем и партия приобрели бы в его лице одного из талантливых своих руководителей. Но искусство потеряло бы актёра Солоницына. А этого Провидение явно не хотело. Поэтому летом того же года оно вновь отправило нашего героя в Москву, в ГИТИС.
К сожалению, и третья попытка Солоницына добиться успеха в стенах прославленного учебного заведения закончилась плачевно. Но тут на помощь старшему брату пришёл младший. В очередном письме он сообщил ему о том, что при Свердловском драматическом театре открылась студия, на экзамены в которую Анатолий вполне может успеть. Тот принял это предложение и оказался прав. В отличие от столичных педагогов, провинциальные оказались гораздо проницательнее, потому что углядели в молодом абитуриенте несомненный талант и приняли его в своё заведение.
Свердловская жизнь братьев Солоницыных была насыщена до предела. Несмотря на то что занятия отнимали у них массу сил и энергии, они вечерами вынуждены были работать грузчиками или сколачивать ящики на кондитерской фабрике. Кроме этого у Анатолия хватало сил выступать со стихами на различных молодёжных вечерах.
В конце 50-х из Фрунзе братьям пришло печальное известие — их отца исключили из партии и выгнали с работы. Причиной этого были следующие события. Под впечатлением 20-го съезда партии отец и несколько его приятелей в нерабочее время собирались на одной из квартир и устраивали жаркие дискуссии о культе личности. Видимо, один из участников этих дискуссий оказался стукачом, и вскоре об этих посиделках стало известно компетентным органам. Всех «заговорщиков» строго наказали. К счастью, длилось это недолго, и уже в 1960 году справедливость восторжествовала — Солоницына-старшего восстановили в партии.
Между тем в июне того же года Анатолий закончил театральную студию и был зачислен в труппу Свердловского драмтеатра. За год переиграл массу различных ролей, однако в основном это были маленькие роли, ни одна из которых не принесла ему настоящего удовлетворения. Исключением была лишь роль Героя в пьесе Н. Погодина «Цветы живые». Так продолжалось около четырёх лет.
1965 год круто изменил судьбу Солоницына. В том году судьба свела его с двумя режиссёрами, которые во многом определили его дальнейшую творческую судьбу. Речь идёт о Глебе Панфилове и Андрее Тарковском.
Первый тогда работал режиссёром свердловского телевидения и приступал к работе над телефильмом «Дело Курта Клаузевица». На главную роль — немецкого солдата Курта Клаузевица — он пригласил именно Солоницына. Это была первая роль актёра вне стен драматического театра.
С Тарковским Солоницын познакомился при следующих обстоятельствах. В журнале «Искусство кино» был напечатан сценарий будущего фильма «Андрей Рублёв». Прочитав его, Солоницын настолько загорелся желанием сыграть главную роль, что надумал немедленно ехать в Москву и самому проситься на роль.
Когда была сделана первая кинопроба с ним, единственным человеком, который увидел в этом актёре Андрея Рублёва, был Тарковский. Все остальные участники съёмок категорически отказывались верить в успех Солоницына. Чтобы переубедить их, Тарковскому пришлось сделать ещё две кинопробы, но даже после этого мнение его оппонентов не изменилось. Сам Михаил Ромм убеждал Тарковского отказаться от своего решения снимать Солоницына в главной роли, не говоря уже об остальных членах художественного совета «Мосфильма». Но режиссёр упрямо стоял на своём. Когда ситуация достигла критической точки, Тарковский решил использовать последний шанс. Он взял фотографии двух десятков актёров, снимавшихся в пробах к «Рублёву», и отправился к реставраторам, специалистам по древнерусскому искусству. Разложив перед ними эти фотографии, он попросил выбрать из них актёра, наиболее соответствующего образу великого художника. И все опрашиваемые дружно указали на Анатолия Солоницына. Так были рассеяны последние сомнения на этот счёт. В апреле 1965 года Солоницына официально утвердили на роль Андрея Рублёва.
Съёмки фильма начались 8 мая во Владимире и продолжались с перерывами около года. Солоницын настолько был увлечён ролью, что решил оставить театр — он написал заявление об увольнении. Многие тогда отговаривали его от этого шага, убеждали оставить для себя пути к отступлению (вдруг его кинематографическая карьера не удастся), но он не внял этим советам. И его можно было понять: в 1966 году к нему поступило сразу два предложения от кинорежиссёров: Г. Панфилов утвердил его на роль комиссара Евстрюкова в фильме «В огне брода нет», а Лев Голуб — на роль командира продотряда в «Анютиной дороге».
Тем временем судьба «Андрея Рублёва» складывалась драматично. Когда работа над ним была завершена и картину посмотрело высокое кинематографическое начальство, его охватила настоящая паника. По их мнению, фильм был чрезвычайно перенасыщен сценами жестокости и пропитан откровенным духом религиозности. Того же мнения были и партийные сановники из ЦК. Но финальную точку в этой
