понатуральнее выразить, чтоб на нас не подумал.
Какашкой в ПАО называли небольшого африканского питона. Ленивого пятнистого гада откуда-то притащил Литвак на третий день после своего разжалования в заместители. Заявил, что питона зовут, как у Киплинга, и что его новый друг по имени Ка будет ловить крыс и других хищников, от которых не застраховано ни одно учреждение, где хранятся трупы. Клементьева тогда чуть с ума не сошла. Десять минут орала, как резаная, когда питон, отпущенный Литваком на пол, тут же неслышно подполз к ней – она мирно сидела за столом и заполняла эпикриз. И внезапно, с молниеносной скоростью и необычайной силой, обвился вокруг ее ног.
Клементьева потребовала от Литвака немедленно выбросить удава на улицу, и не просто куда-нибудь, а на трамвайные рельсы. И этим требованием она отныне начинала свой рабочий день. В конце концов, Литвак поддался и уступил, правда, частично. Клементьевой удалось добиться от Литвака лишь обещания, что он прекратит кормить гада живыми мышами и крысами в ее присутствии.
Никого питон, конечно, не ловил и ловить не собирался. Пришлось Литваку покупать ему живую еду в зоомагазине на Петроградской. Трех хомяков, или одной крысы среднего размера, или одной морской свинки ему хватало на неделю.
Мышкин и Клюкин тоже возненавидели питона. Гад хорошо чувствовал их ненависть. И никогда не позволял им нарушать границу запретной зоны. Питон определил ее радиус в два с половиной метра.
Мышкин, конечно, давно нашел бы способ выбросить проклятого змея. И даже вместе с Литваком. Несколько раз совещался с Клюкиным и Большой Бертой, но заканчивалось тем, что все трое решали еще немножко потерпеть. Им было жалко пострадавшего Литвака, который не только не замечал их сочувствия. Он вообще не допускал мысли, что кто-то может кому-то сочувствовать бесплатно.
Однажды Какашка исчез из ПАО. Сам. В тот день Мышкин и Клюкин признались друг другу, что до сих пор не понимали, в чем состоит большое человеческое счастье. Такой же праздник был и на душе у Большой Берты. Но он, как все хорошее, слишком быстро закончился. Через неделю Какашка появился – так же неожиданно, как исчез. Оказывается, он ходил прогуляться по канализации, выбравшись туда через фановую трубу в туалете морга. Вернулся вонючим, ленивым и явно сытым – известно, что в канализационной системе города живут полчища крыс. Вонь от удава сшибала с ног в радиусе десяти метров.
Мышкин заставил Литвака вымыть питона хозяйственным мылом и заявил, что держать змея в закрытом помещении да под замком – просто живодерство. Всем теперь ясно, что на свободе питону веселее. В канализационных трубах, общая длина которых больше пятисот километров, есть где разгуляться. Может, он там и подругу себе нашел. Лучше отправить его в канализацию навсегда. Литвак на это заорал: если с питоном случится какая-нибудь гадость, он точно будет знать, кто ее сотворил.
В отделении возникла атмосфера безысходности. Злоба к пятнистому гаду накапливалась все больше. Тем временем питон обнаглел. От жары он прятался в холодильнике – научился открывать его самостоятельно и выбрасывать содержимое наружу. Мог также часами сидеть в унитазе в засаде, поджидая личных врагов, и, дождавшись, неожиданно, со злобным шипением высовывал из горшка голову с открытой пастью и устрашающим раздвоенным языком.
Однажды Мышкин забыл запереть ящик стола, где хранил заготовки для той самой статьи в «Вестник патологии». Пообедав жирной морской свинкой, удав забрался отдыхать именно туда. И яростно отгонял Мышкина каждый раз, когда тот пытался получить свои материалы. А Литвак только беспомощно разводил руками и утверждал, что Ка после возвращения совсем отбился от рук и вышел из подчинения.
Питон не подпускал Мышкина к статье дней десять. Потом переселился в морг, и все поняли, что отныне здесь его суверенная территория. От внезапных его прыжков из гроба и страшного шипения в обморок падали санитары и родственники покойников.
Мышкин был в ярости, но снова дипломаты Клюкин и Клементьева удержали его. Клюкин вообще заявил, что в идиотскую ситуацию, тем более столь экзотическую, никогда не надо вмешиваться – будет только хуже. Появятся дополнительные и неожиданные враги. Она разрешится сама собой, когда ее развитие достигнет собственного предела. По-другому в жизни не бывает. Перед такой диалектикой Мышкин снова отступил.
Философ Клюкин оказался прав. Скоро о питоне заговорили в клинике – сначала персонал, а потом, что ужаснее всего, – больные. Теперь рассвирепел главврач. Сначала он колебался: а вдруг могущественный Златкис тоже любит питонов? Но, в конце концов, осознал, что над клиникой нависла нешуточная опасность потерять репутацию. Без надежды восстановить. И приказал Литваку сдать змея в зоопарк. Можно и в зоомагазин. Или продать по объявлению. На питонов, утверждал Демидов, сейчас большой спрос у богачей: они, бедняги, уже не знают, как еще себя развлекать. Наверняка и этот сбежал от какого-нибудь миллионера. А может, и от бандита, судя по поведению гада. У бандитов змеи давно в большой цене. Правда, большей частью ядовитые. По слухам, кобры, гадюки, гремучие и особенно очковые змеи – лучшие в мире телохранители, не сравнить с собаками и сотрудниками управления охраны президента. Но Литвак не поддавался, ссылаясь на то, что правила внутреннего распорядка не запрещают держать в клинике питонов.
Но и Демидов оказался тверд, сейфовая броня.
– В клинике останется кто-нибудь один, – наконец заявил он Литваку. – Или ты, или твой гад ползучий. Мало того, что ты всех пациентов нам разгонишь. Смотри на вещи шире и вспомни, что натворил предок твоего змия в райском саду! Как обманул несчастную женщину – праматерь человечества Еву…
– Хаву, – поправил Литвак. – Настоящее имя у нее – Хава.
– Да ради Бога! Не возражаю. Хава так Хава. Главное, что все прогрессивное человечество уже сколько тысяч лет из-за нее страдает. Через месяц доложишь, куда пристроил змея.
Но вот и трех недель не прошло, как питон снова пропал.
– Может, нам закрыть на время сортир? Заколотить досками, а бегать пока в лабораторию. Или на кухню. А фановую трубу забить наглухо, – предложил Клюкин.
Идея Мышкину показалась разумной.
– Только хороший предлог надо найти, чтоб воплей потом не было, – сказал он. – Авария канализации, например. Засор фановой трубы. Кстати, аварию списать можно будет на гада. Он и засорил. Собой.
У Клюкина загорелись глаза.
– Гениально! А конкретно как?
– Вот и пораскинь мозгами! Посоветуйся с водопроводчиком, пообещай налить сто граммов, а если поможет, нальешь двести, – велел Мышкин. – Теперь не мешай.
Спасибо Клюкину и питону: дело пошло веселей. Затрещала клавиатура – Мышкин печатал быстро, почти вслепую восемью пальцами.
«Онкогенные аневризмы (ОА) артерий головного мозга возникают в результате снижения резистивных свойств сосудистой стенки из-за инвазии в нее опухолевых клеток, как правило, метастатической природы. Они весьма редки. Если исключить относительно типичные аневризмы, обусловленные эмболией из миксом сердца, то в литературе имеются лишь единичные описания ОА. Из 9 известных нам случаев внутричерепных ОА, связанных с метастазами злокачественных опухолей, 5 верифицирована хорионэпителиома, причем все больные были женщинами, в 3 обнаружен рак легкого, в 1 гистологическая принадлежность опухоли не установлена.
Как правило, ОА головного мозга возникают в периферических артериях и не достигают больших размеров. При этом если ОА обусловлены метастазированием промежуточной опухоли типа миксомы, то для них характерны медленный рост, значительное коллагенообразование в стенке артерии, множественность и отсутствие склонности к разрывам. Злокачественные опухоли, напротив, вызывают единичные, быстро развивающиеся аневризмы, которые не сопровождаются сколько-нибудь значимым синтезом коллагена и имеют тенденцию к разрыву…»
Он писал с абсолютно пустой головой, на внутреннем автопилоте, не задумываясь и не останавливаясь, сразу набело и очень хорошо. Такой легкости завидовали многие коллеги Мышкина. Он кивал, таинственно отмалчивался, хотя никакого секрета тут не было: такие легкость и точность возможны только после длительной и тщательной подготовительной работы.
«Учитывая редкость ОА, малоизвестные особенности их патогенеза, клинического течения и морфологии, приводим собственное наблюдение.
Больной 22 лет, студент, за 40 дней до смерти перенес правостороннюю орхидэктомию по поводу предполагаемой водянки…»
Отключившись на десять минут, он снова просмотрел текст освеженным взглядом. Нет, скучновато как-то. Не очень убедительно. Скрепки, что ли, мешают мозгам нормально работать?
Он осторожно потрогал их. Алюминий, конечно. Есть сведения, что именно окись алюминия вызывает болезнь Альцгеймера. Надо их снять. Завтра. Может, подождать до завтра и потом дописать?
Он услышал, что санитары внесли покойника, и вышел посмотреть.
Санитаров сопровождал Толя Клюкин. Подмышкой он держал историю болезни и как-то странно поеживался. Вид у него был необычный – испуганно-удивленный.
Мышкин глянул на покойника и тоже удивился. Покойник был черным. То есть, он был негром, но не совсем черным, а серо- фиолетовым. Вот, значит, как меняется у них пигментация после смерти. Это был первый негр в практике Дмитрия Евграфовича.
– Скорбный лист – сюда! – приказал он Клюкину. – Вскрывать буду я! Посмотрим, на самом ли деле у негра так темно в желудке, как говорят в народе.
– Не про желудок
