шлепнулось на асфальт.
Обгоревший труп лежал головой к Мышкину, лицом вниз, и поэтому Мышкин не мог понять, кто это – Игорь или его отец. По асфальту медленно расплывалась пурпурная лужа.
Мышкин продолжал стоять, словно вкопанный, и с нарастающим удивлением наблюдал, как все люди вокруг быстро, рывками, задвигались и смешно подпрыгивали. Ему показалось, что он смотрит старое немое кино. С воем, леденящим душу, примчались три пожарные машины. Пожарные в необъятных брезентовых робах тоже подпрыгивали и дергались, на их медных касках плясали темно-красные блики пламени. К балкону приставили две алюминиевых лестницы, быстро размотали два шланга, и из брезентовых кишек вырвались два огромных облака белой пены. Огонь мгновенно прекратил рёв и исчез. Из квартиры повалил белый дым с паром и таял в воздухе.
Шустро, как детские заводные машинки, примчались два полицейских форда. Из них выскочили полицейские и тоже запрыгали по тротуару. Мышкин отвлекся на машины скорой помощи. В одну погрузили черное тело с тротуара. Из дома пожарные вынесли на носилках еще труп – черный с желтыми пятнами. Потом второй – без пятен, и за ним третий – совсем маленький, сплошь обугленную головешку. «Грубый, говорит. Не музыкальный», – всплыло в памяти Мышкина.
Санитарные машины быстро-быстро укатили, и все вокруг задвигалось с нормальной скоростью.
Мышкин, покачиваясь на ходу, зашел в метро. Он долго стоял у турникета, не понимая, что ему здесь нужно, потом догадался и пошарил по карманам. Пусто – ни жетона, ни денег. Дежурная, толстая тетка в униформе, с зареванным лицом, что-то злобно крикнула Мышкину, он не понял, она махнула рукой, подозвала Мышкина и велела пройти рядом с ней, где не было турникета.
Как он ехал и куда, Мышкин потом никак не мог вспомнить, но очнулся и осознал себя, когда обнаружил, что сидит в кабинете главврача, а Демидов, с багрово-синим лицом, как у президента СССР Горбачева, со сжатыми в нитку губами, медленно перелистывает страницы отчета, убившего Игоря Кокшанского и всю его семью.
Демидов перевернул последнюю страницу, закурил сигару и откинулся на спинку кресла. Он долго смотрел на голову Мышкина, словно там до сих пор торчали скрепки. Мышкин провел по темени ладонью – скрепок не было. Наконец главврач заговорил:
– Ужасно! Невозможно поверить. Чтоб у нас, в нашей клинике?.. Кристаллический вирус… – он покрутил головой. – Кто еще знает?
– Автор отчета Кокшанский и его отец, офицер ГРУ.
– Еще кто?
– Никто. Вообще никто. Все Кокшанские только что погибли. Вся семья. И ребенок. На моих глазах.
– Кто погиб? – отшатнулся Демидов с вытаращенными глазами.
– У них взорвалась квартира. И сразу выгорела. Я все видел. Я стоял напротив. Меня Кокшанский подвез до своего дома.
Демидов снова стал рассматривать волосы Мышкина, потом отвел глаза в сторону.
– Представляю, что тебе пришлось пережить… Держись, Дима. Хотя меня самого тоже надо успокаивать. А этот офицер? Он, конечно, передал отчет по команде.
– Нет. Он даже не держал его в руках. Даже не видел. А готовил сын. При мне печатал. И все материалы у меня. Абсолютно.
– Может, у них просто газ взорвался? – с надеждой спросил Демидов. – Такое бывает.
– Бывает. Но не в нашем случае. Газ такой копоти не дает. И не способен выжечь дотла квартиру за две минуты.
– Понятно, – кивнул Демидов. – Что будем делать с твоим компроматом?
– Продадим! – злобно усмехнулся Мышкин. – За десять миллионов долларов каждый срез и двадцать за каждый анализ! Хорошая цена? Твердая?
– У твоего материала есть и другая цена, – сказал Демидов. – Более твердая и реальная. Девять граммов свинца в голову. Или такой же фугас в квартиру, как Кокшанскому.
– Тут уж так: кто шустрее, тот и в чемпионах! – согласился Мышкин.
– И куда бежать собрался? В прокуратуру? В спецслужбы?
– Какая прокуратура? Какие спецслужбы? – с отвращением спросил Мышкин. – Где их взять? Нет у нас ни прокуратуры, ни спецслужб! А вот тонтон-макуты – это да, эти – в наличии. Даже больше, чем надо.
Профессор Демидов поразмыслил, склоняя голову то вправо, то влево – ворона с сыром в клюве.
– В грубом приближении просматриваются три уровня ответственности за происшедшее, – наконец заговорил он. – Первый – за все ответит Фонд, который монопольно снабжает нас цитоплазмидом. Оттуда и расследование, по идее, надо начинать. Второй уровень – отвечает клиника; копать у нас надо. Третий – козлом отпущения назначается главврач, то есть твой покорный слуга.
– А главврач причем?
– Очень хороший вариант! Всех устроит. Главврач – резидент заграничной террористической конторы. Не мог не знать. Из Златкиса признание выбить не получится, его не взять, он далеко. А из того, кто доступен, – можно, причем быстро. Есть люди, которые панически, до сумасшествия, боятся боли. Я как раз такой. Все будет просто: выбили признание, приговорили, посадили, перед начальством отчитались, получили ордена. Понял?
– Не понял. По-моему, Сергей Сергеевич, вы подъехали не с той стороны. Рядом с нами, почти на наших глазах кто-то, совсем не наш друг, испытывает оружие на наших же пациентах. Пусть даже нас использовали втемную! Или как болванов в преферансе. Мы, по дурости или по незнанию, применили оружие против ни в чем не повинных людей, которые нам доверились. – И вдруг крикнул фальцетом: – Да, черт возьми, есть еще на свете какая-нибудь этика, какая-нибудь мораль или уже все продано?!– Оружие… – с подчеркнутым сомнением повторил Демидов. – Пока, с точки зрения права, это всего лишь наши предположения. Абстрактные умственные спекуляции.
– Хороша абстракция! Четыре человека сгорели живьем. И ребенок! И будут еще. Мои предложения в том, что…
Демидов перебил его:
– Давай сначала отработаем мою линию, потом твою.
– Не возражаю, – сбавил тон Мышкин.
– Ты мне еще не доказал, – веско начал Демидов, – что Кокшанских взорвали из-за твоих срезов. Может, они что-то с криминалом не поделили. Или с ЦРУ. Или с моссадом [55] .
– Нет! Все из-за меня. Там отец – профессиональный разведчик. Думаю, и сын. Оба иллюзий не строили, и меня предостерегали.
– Тогда продолжим… Вернее, начнем. С конца. Итак, у меня есть все основания полагать, что в скором времени в нашей клинике будет новый главный врач.
– С чего это?
– Сначала прошла пуля, что им станет Беленький из горздрава…
– Этот арбузятник?! – злобно хохотнул Мышкин. – Продавец арбузов – главврач Успенской клиники?
– А что такого? – спокойно ответил Демидов. – Наш министр – вообще простая бухгалтерша! Ни уха, ни рыла в медицине. Тебя не удивляет?
– Уже нет, – буркнул Мышкин.
– Итак, наш дорогой Ефим Евсеевич Беленький. Наверху уже решено. А заместителем ему по медчасти обозначен Литвак.
– Да бросьте вы! – отмахнулся Мышкин. – Все знают, что Литвак – неизлечимый алкоголик. Он же всю клинику пропьет. Как можно его назначать?
– Его алкоголизм – как раз самая решаемая проблема, – возразил Демидов. – Ты отстал в своем общепрофессиональном развитии, дорогой коллега. Фармацевтика на месте не стоит. Сделать Литвака убежденным трезвенником можно за сутки. Есть и другие варианты. В том же ИЭМе сын Бехтеревой, Медведев, набил руку на алкашах и наркоманах. Небольшая стереотаксическая операция на головном мозге – и пожизненная гарантия излечения.
– А! – вдруг дошло до Мышкина. – Значит, Литвак, уже репетирует! В новой должности себя представляет. Я-то думаю, почему он на сигары перешел?
– Шесть дней назад можно было ставить на Беленького. Да надо же такому случиться: зашел к нему невзначай пока еще действующий наш начмед профессор Крачков. Увидел Фиму и испугался. Вернее, сделал страшное лицо и уговорил Евсеича немедленно лечь к нам, потому что наш профессор увидел на морде начальника все признаки возможной опухоли головного мозга. Тем более Беленький почему-то убежден, что опухоль можно подцепить, как грипп или гонорею. Короче, услышал Беленький и рухнул на ковер в своем кабинете.
– Помер?
– Что ему сделается? – усмехнулся Демидов. – Лежит у нас. Лечащий врач – Переверзев.
– Психотерапевт? – удивился Мышкин.
– Беленькому другой и не нужен.
– Подтвердилась опухоль?
– Пока нет, – мстительно усмехнулся Демидов. – Да теперь и не надо. Однако месячишко полежит. Пусть поосмотрится. Страху поднаберется… Но все равно, кадровая проблема, как ее видит Златкис, не решена. А тут ты со своими диверсантами и террористами.
– И что? Вы этот индекс-м сюда запустили? Вы в него вирус встроили? Вы отправляли людей на тот свет с внезапной остановкой сердца? Любой суд будет на нашей стороне.
– До суда надо еще дожить! – жестко сказал Демидов. – В биологическом смысле. Не повторить судьбу Кокшанских. Но есть еще более важный момент. И он требует, чтобы вокруг этого вируса по-прежнему сохранялось полное молчание. Секретность. Пока.
– Что-то я вас не понял… Кто должен сохранять?
– Ты и я. Мы оба.
– Совершенно ничего не понимаю. Зачем?
– Представь себе ситуацию. Ты производишь боевой вирус, испытываешь в нашей клинике. И вдруг тебе становится известно, что я это дело раскрыл, значит, вполне возможно, есть или скоро будет антидот. Твои действия?
– Все сначала. По- новому.
– По-новому, значит, учтешь ошибки и сделаешь такую конструкцию кристалла, которую мне за сто лет не обнаружить. Так? А ежели ты не знаешь, что я твой вирус нашел, изучил и имею антидот?
– Тупо продолжаю свое нехорошее дело. Но уже под вашим скрытым
