их, ну что ты к ним пристал,
Ведь наплевать им, есть он или нет!
19
О, жёлтая проклятая зима.
Нет белизны в прокуренной Москве,
Ты, часть Дракона, – тронулся с ума,
Ты любишь их? Рисунки поразвесь.
Опять глаза, огромные глаза!
Стране нужны глазастые машины.
А у тебя протёрлись тормоза,
Вот почему кричишь ты без причины.
Но кажется, что можно что-то сделать,
Они ведь живы, да – наверняка.
И всё равно, на белом, белом, белом —
Четыре неохотных червяка.
20
Работа Леонардо: «Глянь- ка, голый!»
Но ты ещё пока не изнемог.
Вот первый визг по коридору школы,
Бегущий часто топает звонок.
Опять игра на деньги в туалете,
Но разгони их – выглядишь смешным —
В обычной школе рядовые дети,
Ты не понятен и не страшен им.
Как в детстве ты боялся хулиганов!
Но в списке «трудных» оказался ты.
Вдруг педсовет, и в двоечнике странном —
Безумия знакомого черты.
21
Нехорошо «гулять» недели по три,
Но на него нисходит вдохновенье!
И твой коллега на тебя посмотрит
С холодным неподдельным изумленьем.
Однако… Но неловкость ты загладил.
Не замечал взросления друзей,
А сверстники, с которыми не ладил,
Внезапно выросли в чужих людей.
Всё длится, длится душный педсовет,
Рука конверт под партой открывает,
Ты из психушки получил ответ —
Письмо приятеля. Читай. Читает:
22
«Очкарики по кухонькам сидят,
С тех пор, когда очков еще не знали,
Они решают сотни лет подряд:
Уехать из России не пора ли.
Достойно ли, оставив упованья,
Косые взгляды продолжать терпеть,
Всё вновь и вновь беспомощно смотреть,
Как рушатся благие начинанья.
Тянуть своё бессмысленное бремя
И родине холодной сострадать?
Ведь поздно будет, когда грянет время,
Им книги прятать и детей спасать.
И уезжают, больше не вернутся.
Откуда только новые берутся?
23
Пока живая стрелка по экрану
Ползет, ползёт к началу «Новостей»,
Попробуй отыскать ты этих странных,
За окнами, где неподвластны ей.
Где незаметен характерный отсвет,
Голубоватый всасывающий маг,
Где ритма нет, режима не выносят,
И где на кухне вечный кавардак.
А что, если уйти из комсомола,
В отшельники, пророки, сторожа,
Что, если стать, свободным и весёлым,
Всё говорить, как есть, и не дрожать?»
24
Прочёл он и подумал – вот загвоздка,
Мне боязно, всему виною страх,
И вот хожу я, бледный, как извёстка —
Мне боязно «остаться на бобах».
А может, и не надо быть мне смелым,
Куда меня свобода заведёт?
А надо просто заниматься делом,
И в школу приходить за годом год,
И снова, снова, голос напрягая,
Пытаться докричаться до глухих,
В надежде, что душа ещё живая,
Случайно затесалась между них.
25
Ведь если не придёшь на эту муку,
Где черти обалдевшие галдят,
Кто ей во тьме тогда протянет руку,
Кто ей тогда поможет без тебя?
Ты вспомни сам, как мучился на свете,
И чувствовал себя для всех чужим,
Покуда ты учителя не встретил,
Который стал Учителем твоим.
Но вот ты с педсовета воротился,
Неся с собой красивые слова,
Но так болит ужасно голова.
Герой упал и снова сном забылся:
26
Гудит вдали оркестр духовыми,
Рокочет басом дальний барабан.
Рокочет пульс ударами прямыми,
И снится врач с руками пристяжными,
Знакомый твой – курчавый шарлатан.
И взгляд его, похожий на цветы,
Печальные, как одинокий парус,
Горящие на преющем болоте.
И вот, сидящий без билета, ты,
Забравшийся в полупустой «Икарус»,
Что по маршруту «Эл-Земля» уходит.
27
Зачем же ты отсюда уезжаешь,
Прошу тебя, не надо уезжать,
В стране мечты друзей ты оставляешь,
А сможешь ли увидеть их опять?
И вот они стоят на остановке,
Красивые, как добрая весна,
Ты чувствуешь себя таким неловким.
Прощай же, идеальная страна.
С тобой не возвращается никто,
Ты лишний здесь, как телефонный лом,
Как разговор значкиста ГТО
В автобусе с мохнатым колдуном.
28
Но вылезти пока ещё не поздно,
Пока не зажигают светофор,
На что решиться, греется мотор,
Растут цветы, огромные, как звёзды,
И нарастает до краев узор,
И, пробивая сумрак неживой,
Прокрадывается утро под ресницы,
И кажется, глазам пора открыться,
Ах, как сияет комната зимой!
Слепящий свет в сознание ворвётся,
И на обоях солнце засмеётся.
29
Снег так сияет, как уже не раз
Описано у тех, кто это может,
Да так, что холодок бежит по коже,
И мне не переплюнуть их сейчас.
Ну, в общем-то, у каждого бывало,
Такое белое, после бредовой ночи,
Когда светло, и будто всё сначала…
И снова мир достаточен и прочен.
А ты встаёшь, и замыслы легки,
Вернулось всё, что ты во сне утратил,
И времени на десять жизней хватит.
И дни судьбы ещё так далеки…
