Рассказы. Повести. 1888-1891

1893 г.). Включая рассказ в сборник, Чехов подверг его очень небольшой правке. В нескольких случаях изменены границы фраз, изменен и порядок слов; стилю рассказчика был придан оттенок большей разговорности. Издания 2-е – 4-е сборника были стереотипными; в 5-м – 7-м был другой набор и произведена небольшая правка. Еще меньшей правка была при включении рассказа в издание А. Ф. Маркса; направленность изменений в обоих последних изданиях была прежней.

В одном из первых же дошедших до нас отзывов о рассказе – в переписке сотрудников «Посредника» – подчеркивалась объективность общей манеры рассказа. Отсутствие прямой авторской оценки вызывало у них опасения: «Перечел их еще раз, – писал Хирьяков Горбунову-Посадову 9 августа 1891 г., – и мне кажется, что даже с обстоятельным предисловием мерзость мерзости будет недостаточно убедительна» (ЦГАЛИ, ф. 122, оп. 1, ед. хр. 1435).

Авторская объективность – но уже с положительной оценкой – отмечалась и в первом печатном отзыве, статье В. Гольцева «А. П. Чехов» в «Русской мысли» (1894, кн. 5; сначала была прочитана в качестве публичной лекции 23 марта 1894 г.): «Симпатий своих Чехов не подчеркивает, от себя не говорит ни слова, и осуждают безнравственного святошу только бабы, выведенные в рассказе; но ошибиться в том, куда именно направлено сочувствие автора и на что он негодует, по-моему, невозможно. Объективная форма рассказа в данном случае, пожалуй, усиливает впечатление» (стр. 44).

П. Н. Краснов, сопоставляя Чехова с Мопассаном и отдавая предпочтение Чехову, на примере рассказа «Бабы» делал вывод: «Нигде и никогда у г. Чехова женская честь не рассматривается слегка, как какой-то пустяк, повсюду является она важным жизненным вопросом, и преступление против нее является несчастьем и влечет за собой глубокие последствия» («Осенние беллетристы». – «Труд», 1895, № 1, стр. 205). Другого мнения об этой стороне рассказа был представивший в 1897 г. в цензуру отзыв о «Бабах» член Ученого комитета Министерства народного просвещения Д. Аверкиев. Несмотря на то что отзыв был дан об издании «Посредника», где была выпущена целая сцена, Аверкиев полагал, что «нравственные его основы шатки, а потому вряд ли желательно допущение его в народные читальни» (А. П. Чехов. Собр. соч., т. 6. М., 1962, стр. 524).

Рассказ «Бабы» был среди отмеченных Толстым лучших чеховских рассказов (см. т. III Сочинений, стр. 537).

В поздней критике «Бабы» ставились в один ряд с такими вещами Чехова, как «В овраге», «Мужики» (Евг. Ляцкий. А. П. Чехов и его рассказы… – «Вестник Европы», 1904, № 1; И. И. Замотин. Предрассветные тени. К характеристике общественных мотивов в произведениях А. П. Чехова. – «Чтения в Об-ве любителей рус. словесности…», отд. отт., Казань, 1904). «Такие рассказы, как „Бабы“ или „Мужики“, – писал Ляцкий, – обличают в Чехове уже настоящего мастера и, несмотря на несколько однотонное освещение, производят впечатление истинно художественных произведений. В этих рассказах всё естественно, живо, всё бывает и может быть, образы запоминаются сразу» (стр. 153). Разбирая ночную сцену, критик замечал: «Здесь дана только завязка новой драмы, но она и не нуждается в развитии: одна из вероятных развязок ее уже рассказана в повести мещанина» (стр. 155).

При жизни Чехова рассказ был переведен на венгерский, немецкий и сербскохорватский языки.

Дуэль

Впервые – «Новое время», 1891, №№ 5621, 5622, 5624, 5628, 5629, 5635, 5642, 5643, 5649, 5656, 5657 от 22, 23, 25, 29, 30 октября, 5, 12, 13, 19, 26, 27 ноября. Подпись: Антон Чехов. Дата: С<ело> Богимово, 1891.

В 1892 г. выпущено отдельным изданием: Антон Чехов. Дуэль. Повесть. СПб., изд. А. Суворина; в 1892–1899 гг. переиздавалось еще восемь раз.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. VI, стр. 5–130.

1

Первое упоминание о замысле, очень напоминающем сюжет «Дуэли», находится еще в письме Чехова 1888 года. Через несколько месяцев после поездки по Кавказу, в ноябре 1888 г. Чехов писал А. С. Суворину: «Ах, какой я начал рассказ! <…> Пишу на тему о любви. Форму избрал фельетонно-беллетристическую. Порядочный человек увез от порядочного человека жену и пишет об этом свое мнение; живет с ней – мнение; расходится – опять мнение. Мельком говорю о театре, о предрассудочности „несходства убеждений“, о Военно-Грузинской дороге, о семейной жизни, о неспособности современного интеллигента к этой жизни, о Печорине, об Онегине, о Казбеке». Возможно, разработка этого замысла продвинулась достаточно далеко (предположения об этом см. в т. III Писем, стр. 355–356). Но затем он был оставлен, и Чехов не возвращался к нему более двух лет.

В творческой практике Чехова разрывы между замыслом и воплощением бывали и больше («Архиерей»). Хронологически близкий к «Дуэли» «Рассказ неизвестного человека» тоже был начат в 1887–1888 гг. Возможно, что замыслы и других поздних повестей восходят к этому времени; Суворину 27 октября 1888 г. Чехов писал: «У меня в голове томятся сюжеты для пяти повестей и двух романов». Но, конечно, речь может идти только о каком-то первоначальном замысле. Сохраниться до 1890 года в прежнем виде он не мог. За это время были написаны «Скучная история», «Княгиня», «Обыватели», «Леший», «Воры», «Гусев». Шла работа над романом. Наконец, была поездка на Сахалин.

Работа над повестью была начата в исходе 1890 г., сразу же по возвращении с Сахалина. 8 декабря 1890 г. Чехов приехал в Москву. В середине декабря он отделал и переписал рассказ «Гусев» (окончен 23 декабря). Отослав рассказ, Чехов продолжает усиленно работать – его письма этих дней полны жалоб на посетителей, отрывающих его от стола. Это и была работа над «Дуэлью». В январе 1891 г. Чехов сообщал Суворину: «Приеду я в Петербург, вероятно, 8 января. Буду у Вас писать, а если не буду, то уеду. Так как в феврале у меня не будет ни гроша, то мне нужно торопиться кончить повесть, которую я начал. В повести есть кое-что такое, о чем мне надлежит поговорить с Вами и попросить совета».

В Петербурге, где Чехов пробыл с 8 по 29 января 1891 г., он продолжал работать над повестью, но с «превеликим трудом». Сахалин стал общественным событием, посетители, «обеды, письма, разговоры», рассказы о поездке занимали почти всё время – об этом Чехов писал из Петербурга всем своим корреспондентам, 30 января Чехов вернулся в Москву и сразу же взялся за продолжение «Дуэли». «Уже пишу» – уведомлял он Суворина 31 января. Усиленно и с большим подъемом Чехов работал над повестью весь февраль.

На этой первой стадии работа шла хорошо, и Чехов всё время был уверен, что напишет повесть скоро. В начале января он надеялся закончить ее к февралю (письмо Суворину от 5 января) и еще в начале февраля продолжал быть уверенным, что работа будет завершена в ближайшее обозримое время. «Когда приедете в Москву, – писал он Суворину 31 января, – повесть будет уже кончена, и я вместе с Вами вернусь в Петербург» (Суворин собирался в Москву в середине февраля). «Я пишу, пишу! – сообщал он ему же через несколько дней. – Признаться, я боялся, что сахалинская поездка отучила меня писать, теперь же вижу, что ничего. Написал я много».

Чехов еще думал, что повесть будет «небольшой» (письмо П. Н. Исакову от 20 января). Но постепенно замысел повести расширялся и углублялся – очевидно, вводились новые персонажи. В письмах после 7 февраля появились первые нотки сомнений в том, что и дальше всё пойдет столь же гладко (И. П. Чехову, после 7 февраля). Сроки отодвигались. «До конца еще далеко, а действующих лиц чертова пропасть. У меня жадность на лица. К Вашему приезду будет готова половина, а может быть, и больше» (Суворину, 8 февраля).

Трудности возрастали; повесть приобретала новые, необычные для Чехова жанровые черты. «Пишу