не мог. Сочувствующие сотрудники побросали свои дела и сидели затаив дыхание вокруг разговаривающей по телефону Светы, иногда шепотом подсказывали ей, что говорить. Ничего не получилось, не поехал. Тогда Полоскин в сердцах махнул рукой, и тут же предложил верный способ заарканить робкого мужика: «Да ты б ему дала!» Но бестолковая Светка не поняла неприличного, но искреннего Валериного возгласа. «Да, нет, – ответила она. – Деньги на билеты у него есть…» Даже Царьков, до которого не все сразу доходило, загоготал после такого ответа.
Виталий Царьков, еще один инженер без диплома, поступил в свое время в институт, но учиться не смог, помешали головные боли. Терпел, боролся, лечился, но боли не проходили. Голова болела и без учебы, однако реже и не так сильно. А, как начнешь читать по много страниц в день, писать, чертить, так никакого спасу нет. Пришлось бросить институт после третьего курса. Что поделаешь?!
Но, бывало, что не бедность, и не болезнь, и не малые способности помешали человеку вовремя получить полноценное образование. Не дало пройти в своем темпе по избранной специальности принятое когда-то неверное решение или случайное обстоятельство. Ваня Лопухин, тоже инженер без диплома и вечный студент-вечерник, в школе был очень способным мальчиком. Его пожилые родители, отец – отставной сверхсрочник и мать – дворничиха, решили, что Ванька обязательно десять классов должен окончить. Казалось бы, потом, естественно, поступать в институт надо. А папаша и мамаша перепугались, что не по Сеньке шапка. Стали уговаривать сына пойти сначала в техникум, доказывали, кричали, что надо все ступени пройти, все от начала постигнуть, и прочие глупости. Дожали, пошел Ваня в радиотехнический техникум. Не понимали родители Вани, что техникум – это тупик. Парня с улицы брали на работу лаборантом и платили восемьдесят рублей в месяц. И технику, проучившемуся специальности три или четыре года, платили те же деньги и не двигали выше старшего техника с окладом сто десять рублей. Ну, а на последнем курсе техникума случилась у Вани любовь, за ней – женитьба. Пока четыре года на флоте служил, дочка родилась. Отслужил на флоте, пошел работать, вечером учиться. Семья, дети… Какая это учеба?
Также и другой сотрудник лаборатории Толя Гуржий шел к вершинам знаний дальним окольным путем. Имея выраженный талант к точным наукам, Толик поехал поступать в Физико-технический институт. И не добрал одного балла. Ему тут же предложили такую же специальность в Новосибирском университете, сидел представитель из Новосибирска, приглашал абитуриентов, которым чуть-чуть не хватило для поступления на Физтех. Толя подумал и отказался. А дальше – техникум, армия, вечерний институт. Любопытно, что знал я и Толю Гуржия, и Володю Петухова, который вместе с Толей поступал, но набрал на один балл больше. Сейчас Володя, Владимир Андреевич, доктор наук, начальник отдела в крупнейшем институте, известный специалист, умный и обаятельный человек. Редко в жизни можно проследить и увидеть на примере, сколько стоит один балл. Скажут, конечно, что, скорее всего, тут не только этот балл…
Глава 10
То, что Танька ничего не купит пожрать, Сереже было совершенно ясно. Нужно было успеть забежать в «Деревяшку», маленький магазинчик недалеко от проходной. Он мог быть закрыт, но это означало, что там и нет ничего. «Деревяшка» располагалась в глубине дворов, поэтому туда ходили только жители соседних пятиэтажек и работники их «ящика». Продукты в этом магазинчике расхватывали не так быстро, как в магазинах на оживленных улицах. «А если теща уже купила то же самое? Наплевать, пусть лучше пропадет!» – подумал Сережа.
Постоянно принимать тещины заботы и жить под контролем Таниных родителей казалось Сереже унизительным.
К жизни в семье Борисовых Сережа никак не мог привыкнуть. Это была не семья, а штат прислуги для обслуживания Татьяны. Сказать жене что-либо, содержащее просьбу или поручение, было невозможно, даже когда они были вдвоем. На обыкновенное «Тань, дай соль» раздавался вопль тещи: «Что ты, что ты, Сереженька, я подам!» и из комнаты на кухню прибегала Танькина мать и исполняла немедленно. Иногда, плохо расслышав издалека, теща делала что-то не то. Тогда она извинялась: «Ой, старая дура, а я не расслышала оттуда». Маячить все время рядом с дочкой теще не разрешал Андрей Прокофьевич, говорил, что у Тани с Сережей должна быть семья. Прокофьич старался вечером увести жену в кино, в гости или просто погулять. Во время прогулки Андрей Прокофьевич объяснял жене, что молодые должны сами выработать распределение обязанностей, им жить. А сам думал, как Сережка подергается, подергается, а потом поймет, что от Таньки проку мало, и будет все делать сам. Вот тогда можно умереть спокойно: смену себе не только взнуздали, но и выдрессировали. А так, как мать хочет, стоять под дверью, прислушиваться и Танькины ляпы исправлять, так нельзя, не вечные же они с матерью, надо думать, что с дочкой потом будет…
Несмотря на тактичное поведение Таниных родителей, несмотря на явно хорошее отношение к нему, Сережа мечтал пожить отдельно. Но как? Двухкомнатная квартира на четверых, ну, скоро будет на пятерых, это условия прекрасные, ни в какую очередь не поставят. В городе есть очередь на жилье, но она не движется. Все новые дома строят только три института, по отдельности или вместе на паях. Все квартиры от предприятий. Первых очередников – в новый дом, следующих – в их освободившиеся квартиры, и так далее. Просить квартиру или хотя бы комнату нужно на работе. Втайне от родителей заниматься этим неудобно. И Сережа сказал Прокофьичу.
– Сергей, вопрос серьезный и я тебе серьезно отвечу, – подумав, стал говорить тесть. – Первое, хочу тебе сказать, что я тебя понимаю. Отдельно – лучше для молодой семьи. Поэтому, ты не бойся меня обидеть, твое желание естественное и для нас с матерью не обидное. Второе, Сережа, знай, что ты нам – сын. Так же, как Танька – дочка. Я очень доволен, как Танька замуж вышла, и о другом зяте не мечтаю. Отдельно ли, вместе ли мы с тобой – одна семья. Но вот, подумай сам, будет маленький, как отдельно жить? Уж лет-то до трех легче большой семьей вытягивать. А там, может, еще надумаете, как у тебя было в семье, чтобы сын и дочь… У меня только под старость лет сын добавился, а раньше одной дочкой обходился. А что тесновато у нас, так перевалит Танька за половину срока, подам на улучшение жилищных условий.
– Спасибо на добром слове, Андрей Прокофьевич. Я тоже вас люблю. Но я все-таки попробую, – твердо ответил Сергей. Слова тестя, искренние и дружеские, тронули его. Но перспектива продолжения «житья в зятьях» пугала и не позволяла сдаться. – Если дадут мне жилье, а мы захотим вместе жить, так съехаться несложно.
– Я сказал: как хочешь, мы не в обиде.
На следующий день Сережа стал наводить справки, как пробивают себе жилье.
В институте было двоевластие. Во главе стоял директор, но выше него был Главный, Главный конструктор – ответственный руководитель предприятия Петровичев Николай Александрович, так он именовался в официальных бумагах. А директор был заместителем Главного конструктора. Когда-то Петровичев был директором этого института, который он и организовал, или, что называется, институт создали «под него». Петровичев был величиной, он начал работать задолго до войны, лично знал патриархов советской радиотехники и почти избежал бед довоенного и послевоенного времени, то есть сидел всего один год, да и то в Москве в «шарашке», так назывались закрытые институты, в которых вместе с военными и гражданскими сотрудниками работали заключенные специалисты. За довоенные работы у Петровичева была Сталинская премия, теперь добавились Ленинская и Государственная. Каждая принятая на вооружение разработка института кончалась награждением Купола, как звали его в институте. Со временем Петровичева утомили директорские обязанности, и он избавился от них, оставив себе только то, что хотел, в частности, решения по квартирному вопросу.
Сережа записался к Петровичеву на личный прием и в назначенный день после работы уселся ожидать очереди в приемной. Из кабинета вышла заплаканная женщина, и Сережа через красивые двойные двери вошел в кабинет к Главному. Кабинет был огромный, в дальнем конце за великолепным письменным столом сидел Главный. На нем был французский костюм, купленный летом в Париже. Об этом знали все на предприятии. Под пиджаком вместо рубашки с галстуком была надета олимпийка. Увидев, что Сережа вошел, Главный поднялся, стал выходить из-за письменного стола и даже успел сделать несколько шагов навстречу молодому человеку. Главный поздоровался с Сережей за руку, пригласил садиться и спросил, как Сереже работается. Без сомнения, он видел Сережу первый раз в жизни.
Быстро прочитав Сережино заявление, Главный стал вслух проговаривать ситуацию, рассуждая сам с собой. От Сережи никаких комментариев не требовалось. Потом сказал:
– Значит так. Ситуация у вас не критическая. Жить можно, по нынешним временам даже неплохо. Тем
