Рассказы. Повести. 1894-1897

душу…» и т. д. (Гос. Литературно-мемориальный музей-заповедник А. П. Чехова в Мелихове; в ПССП опубликовано под заглавием [Отрывки из повести] – т. XII, стр. 326). За этими последними словами молитвы, которую читает Ольга Ивановна, следует абзац, посвященный ей: «Она читала молитву, написанную на листке почтовой бумаги и сочиненную одним стариком…». Второй абзац отрывка посвящен Алеше («Алеше не хотелось спать…» и т. д.). Здесь говорится также о матери Алеши и его сестре, которые приехали из театра и привезли с собой Ивашина. 2) «К старым отживающим креслам, стульям и кушеткам Ольга Ивановна относилась…» и т. д. (ЦГАЛИ; в ПССП опубликовано в разделе: [Записи на отдельных листах], л. 5 – т. XII, стр. 301). В этом отрывке о комнате Ольги Ивановны говорится, что она была «чем-то вроде богадельни для мебели». 3) «то, что тетушка страдает и не морщится, производило на него впечатление фокуса» и т. д. (ЦГАЛИ; [Записи на отдельных листах], л. 8 – ПССП, т. XII, стр. 302). Здесь упоминается Алеша, с его мыслями о женитьбе, и О. И., о которой говорится, что она «была в постоянном движении; такие ж‹енщин›ы, как пчелы, разносят оплодотворяющую цветочную пыль…»

В бумагах, имеющих отношение к первоначальному замыслу, есть еще имена: Иванов (со слугой Петром), Надя Вишневская, Вишневские (Виш., В.). Из этих имен в окончательный текст вошло лишь имя главного героя (Алеша) и его слуги (Петр). Начиная со стр. 18 Записной книжки I и на л. 12 [Записей на отдельных листах] герои называются только как в повести: Костя, Киш, Я. (или Ярцев), Ф. (или Федор), Л. (или Лаптев) и др.

Фабульные связи между этими героями располагаются приблизительно так: Ольга Ивановна – вдова, имеющая детей (она читает молитву, сочиненную товарищем ее покойного мужа, и в молитве говорится «обо всем, что нужно: и о счастье, и о детях…»). У нее, как уже отмечалось, есть брат. Алеша, возможно, ее сын. Ивашин – друг Алеши. Он богат, выезжает в шубе и фраке делать светские визиты, влюблен в Надю Вишневскую. Можно предположить, что Надя – сестра Алеши: вместе с матерью и сестрой Алеши Ивашин возвращается после театра к ним домой, и Алеша радуется, что сможет с ним долго разговаривать. У Ивашина есть еще друг – Я.; с ним Ивашин делится впечатлениями о визите к Наде Вишневской.

Осенью 1891 г. Чехов оставил в стороне историю Ольги Ивановны, Алеши и Ивашина (отсюда его слова об «оставленной повести») и лишь некоторые мотивы ее использовал в повести «Три года». Слова: «Ах, какой у меня сюжет для повести! <…> Листов на пять» (письмо к А. С. Суворину 16 октября 1891 г.) могли относиться именно к этому, еще не расчлененному, богатому разными фабульными ответвлениями замыслу (см. обоснование: «В творческой лаборатории Чехова». М., 1974, стр. 14).

Почти через год Чехов сообщал Суворину же: «Пишу вещь, в которой сотня действующих лиц, лето, осень – и всё это у меня обрывается, путается, забывается…» (8 декабря 1892 г.). Очевидно, к этому времени Чехов уже начал писать повесть, но писал урывками и едва ли написал много.

Каково соотношение между героями «оставленной повести» в повести «Три года»?

От Алеши и Ивашина к Алексею Лаптеву перешли рассуждения о любви и браке, о богатстве и смерти, а также связь с «инсипидкой»,[66] т. е. будущей Рассудиной (в первой записи она названа вдовой доктора – см. Зап. кн. I, стр. 9; в повести это жена педагога, ушедшая от мужа); к переживаниям Ивашина восходит то ощущение неполноценности, которое испытывает Лаптев, встречая любимую девушку. От Иванова в повести осталось лишь имя его слуги: Петр. К Ярцеву отнесена – в измененном виде – мысль Ивашина: «Какое наслаждение уважать людей! Мне [нет де]‹ла›, когда я вижу книги, нет дела до того, как авторы любили…» и т. д. (запись на обороте письма Бибикова).

Некоторые черты Ольги Ивановны, в частности, ее наивно-поэтическое восприятие церковных обрядов, использованы в образе Юлии Белавиной. Трудясь в конце 1891 г. над рассказом «Попрыгунья» (к нему в записных книжках нет ни одной записи), Чехов назвал героиню тоже Ольгой Ивановной – значит, уже тогда он оставил работу над повестью в начатом направлении.

Среди последних заметок к повести есть две, связанные с ее содержанием, но не использованные непосредственно в тексте: 1) «Спальня. Лунный свет бьет в окно, так что видны даже пуговки на сорочке» (стр. 41). В журнальном тексте о лунном свете говорилось сходным образом: «Луна светила так ярко, что можно было разглядеть на земле каждую соломинку…» – ср. стр. 15, строки 28–29. 2) «Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой» (стр. 41). В печатном тексте XVII главы появились иные слова – см. стр. 90, строки 17–22.

Всего осталось не использовано около 50 записей, которые, очевидно, были предназначены для повести. Некоторые Чехов обвел чернилами (большинство их было сделано карандашом), бо́льшую часть зачеркнул, переписал в Записную книжку IV (ГБЛ; см. т. XVII Сочинений) – как заготовки на будущее.

Слова Чехова: «все мы народ и всё то лучшее, что мы делаем, есть дело народное» (Зап. кн. I. стр. 7) находятся в логической связи с предыдущей записью – словами Ярцева для X главы о неравенстве людей в обществе: «Вследствие разницы климатов, умов, энергий, вкусов, возрастов, зрений равенство среди людей никогда невозможно. Неравенство поэтому следует считать непреложным законом природы. Но мы можем сделать неравенство незаметным…» и т. д. (Зап. кн. I, стр. 6; ср. со стр. 56 наст. тома).

Среди неиспользованных записей некоторые имеют сюжетное значение: самая главная из них – образ «спирита», который любил читать чужие письма и которого Костя называл «пустой бутылкой» (стр. 28, 29, 33). От спирита в повести осталась только мысль Лаптева о мешанине понятий у суеверных людей в главе IX журнальной публикации (см. варианты, стр. 377). Этот образ, со всеми внешними и внутренними особенностями, перешел в рассказ «Ариадна».

Мотив возможного поворота в отношениях между героями в финале был задуман иначе. «Она боялась, что влюбилась в Ярцева, и крестилась под одеялом» – так было в Зап. кн. I (стр. 35); в тексте «Русской мысли» этих слов нет, зато вместо них звучит предположение Лаптева в конце повести: «что́, если Ярцев полюбит его жену?»

В процессе писания повести Чехов отказался от ряда намеченных мотивов, сосредоточив внимание на основном психологическом конфликте и переживаниях Лаптева. Характер изменений, внесенных Чеховым в первоначальный замысел, связан с постепенным сужением рамок задуманного романа. Подробнее см.: Полоцкая Э. А. «Три года». От романа к повести. – В кн.: В творческой лаборатории Чехова. М., 1974.

2

Еще собирая материал к повести, Чехов думал отдать ее в «Ниву». В начале января 1894 г. И. Н. Потапенко предложил А. Ф. Марксу для «Нивы» «роман» Чехова (письмо неизвестно). Маркс отвечал Потапенко 12 января 1894 г., ссылаясь на издательские правила: «…чтобы роман А. П. Чехова мог быть помещен в „Ниве“ в 1895 г., я должен получить всю рукопись не позже начала сентября сего года. Между тем А. П. Чехов предполагает окончить роман только в декабре, и я мог бы поместить его в „Ниве“ только через два года – в 1896 г. – срок, согласитесь, слишком долгий» (ГБЛ). 10 января 1894 г. Чехов писал Суворину: «Осенью засяду писать роман тысяч на пять…» «У меня скопилось много сюжетов для повестей и рассказов», – признавался он в те же дни М. О. Меньшикову, добавляя, что приступить к ним сможет только после июня (15 января 1894 г.). Весной и летом были написаны: «Студент», «Учитель словесности» (вторая глава), «В усадьбе». И лишь 29 сентября уже из Милана Чехов сообщал сестре: «Если увидишь Гольцева, то передай ему, что для „Русской мысли“ я пишу роман из московской жизни <…> Но пусть Гольцев и Лавров не ждут раньше декабря, ибо роман большой, листов в 6–8»; 6 октября из Ниццы – самому В. А. Гольцеву: «…пишу для „Русской мысли“ повесть из московской жизни. Повесть не маленькая, да и не особенно большая. Работаю кропотливо и потому едва ли кончу раньше декабря»; 2 ноября уже из Мелихова – Суворину («Пишу длинную повесть») и 8 ноября И. И. Ясинскому («Пишу повесть для „Русской мысли“…»).

В конце ноября Чехов передал в редакцию, возможно, устно через Марию Павловну, что успеет