беседовали о добродетели - я сидя, он стоя. Между прочим, он спросил меня: 'А желали бы вы, ваше превосходительство, чтобы к вам опять вернулась ваша молодость?' Я ему ответил на это: 'Нет, не желаю, потому что, будучи молодым, я не имел бы такого
{08036}
чина'. Он согласился со мной и уехал видимо растроганный. 16 апреля. Собственноручно вскопал на огороде две грядки и посеял на них манную крупу. Никому об этом не сказал, дабы сделать сюрприз моей Марфе Евлампиевне, которой я обязан многими счастливыми минутами в жизни. Вчера за чаем она горько роптала на свою комплекцию и говорила, что увеличивающаяся полнота уже мешает ей пройти в дверь в кладовую. Я ей на это заметил: 'Напротив, душенька, полнота форм ваших служит вам к украшению и к наибольшему моему расположению к вам'. Она вспыхнула, я же встал и обнял ее обеими руками, ибо одною рукой ее не обхватишь. 28 мая. Один старик, увидев меня около женской купальни, спросил меня: зачем я тут сижу? Я ответил ему: 'Наблюдаю за тем, чтобы молодые люди сюда не ходили и здесь не сидели'. - 'Давайте же вместе наблюдать'. Сказавши это, старик сел рядом со мной, и мы стали говорить о добродетели'.
{08037}
ИСТОРИЯ ОДНОГО ТОРГОВОГО ПРЕДПРИЯТИЯ
Андрей Андреевич Сидоров получил в наследство от своей мамаши четыре тысячи рублей и решил открыть на эти деньги книжный магазин. А такой магазин был крайне необходим. Город коснел в невежестве и в предрассудках; старики только ходили в баню, чиновники играли в карты и трескали водку, дамы сплетничали, молодежь жила без идеалов, девицы день-деньской мечтали о замужестве и ели гречневую крупу, мужья били своих жен, и по улицам бродили свиньи. 'Идей, побольше идей! - думал Андрей Андреевич. - Идей!' Нанявши помещение под магазин, он съездил в Москву и привез оттуда много старых и новейших авторов и много учебников, и расставил все это добро по полкам. В первые три недели покупатели совсем не приходили. Андрей Андреевич сидел за прилавком, читал Михайловского и старался честно мыслить. Когда же ему невзначай приходило в голову, например, что недурно бы теперь покушать леща с кашей, то он тотчас же ловил себя на этих мыслях: 'Ах, как пошло!' Каждый день утром в магазин опрометью вбегала озябшая девка в платке и в кожаных калошах на босую ногу и говорила: - Дай на две копейки уксусу! И Андрей Андреевич с презрением отвечал ей: - Дверью ошиблись, сударыня! Когда к нему заходил кто-нибудь из приятелей, то он, сделав значительное и таинственное лицо, доставал с самой дальней полки третий том Писарева, сдувал с него пыль и с таким выражением, как будто у него в магазине есть еще кое-что, да он боится показать, говорил: - Да, батенька... Это штучка, я вам доложу, не того... Да... Тут, батенька, одним словом, я должен
{08038}
заметить, такое, понимаете ли, что прочтешь да только руками разведешь... Да. - Смотри, брат, как бы тебе не влетело! Через три недели пришел первый покупатель. Это был толстый, седой господин с бакенами, в фуражке с красным околышем, по всем видимостям, помещик. Он потребовал вторую часть 'Родного слова'. - А грифелей у вас нет? - спросил он. - Не держу. - Напрасно... Жаль. Не хочется из-за пустяка ехать на базар... 'В самом деле, напрасно я не держу грифелей, - думал Андрей Андреевич по уходе покупателя. - Здесь, в провинции, нельзя узко специализироваться, а надо продавать всё, что относится к просвещению и так или иначе способствует ему'. Он написал в Москву, и не прошло месяца, как на окне его магазина были уже выставлены перья, карандаши, ручки, ученические тетрадки, аспидные доски и другие школьные принадлежности. К нему стали изредка заходить мальчики и девочки, и был даже один такой день, когда он выручил рубль сорок копеек. Однажды опрометью влетела к нему девка в кожаных калошах; он уже раскрыл рот, чтобы сказать ей с презрением, что она ошиблась дверью, но она крикнула: - Дай на копейку бумаги и марку за семь копеек!
