вставать в три часа. Позвольте оставить вас. Он нежно поцеловал жену, крепко, с благодарностью пожал мне руку и взял с меня слово, что я непременно приеду на будущей неделе. Чтобы завтра не проспать, он пошел ночевать во флигель. Мария Сергеевна ложилась спать поздно, по-петербургски, и теперь почему-то я был рад этому. - Итак? - начал я, когда мы остались одни. - Итак, вы будете добры, сыграете что-нибудь. Мне не хотелось музыки, но я не знал, как начать разговор. Она села за рояль и сыграла, не помню что. Я сидел возле, смотрел на ее белые, пухлые руки и старался прочесть что-нибудь на ее холодном, равнодушном
{08135}
лице. Но вот она чему-то улыбнулась и поглядела на меня. - Вам скучно без вашего друга, - сказала она. Я засмеялся. - Для дружбы достаточно было бы ездить сюда раз в месяц, а я бываю тут чаще, чем каждую неделю. Сказавши это, я встал и в волнении прошелся из угла в угол. Она тоже встала и отошла к камину. - Вы что хотите этим сказать? - спросила она, поднимая на меня свои большие, ясные глаза. Я ничего не ответил. - Вы сказали неправду, - продолжала она, подумав. - Вы бываете здесь только ради Дмитрия Петровича. Что ж, я очень рада. В наш век редко кому приходится видеть такую дружбу. 'Эге!' - подумал я и, не зная, что сказать, спросил: - Хотите пройтись по саду? - Нет. Я вышел на террасу. По голове у меня бегали мурашки и мне было холодно от волнения. Я уже был уверен, что разговор наш будет самый ничтожный и что ничего особенного мы не сумеем сказать друг другу, но что непременно в эту ночь должно случиться то, о чем я не смел даже мечтать. Непременно в эту ночь, или никогда. - Какая хорошая погода! - сказал я громко. - Для меня это решительно всё равно, - послышался ответ. Я вошел в гостиную. Мария Сергеевна по-прежнему стояла около камина, заложив назад руки, о чем-то думая, и смотрела в сторону. - Почему же это для вас решительно всё равно? - спросил я. - Потому что мне скучно. Вам бывает скучно только без вашего друга, а мне всегда скучно. Впрочем... это для вас не интересно. Я сел за рояль и взял несколько аккордов, выжидая, что она скажет. - Вы, пожалуйста, не церемоньтесь, - сказала она, сердито глядя на меня и точно собираясь заплакать с досады. - Если вам хочется спать, то уходите. Не думайте, что если вы друг Дмитрия Петровича, то уж
{08136}
обязаны скучать с его женой. Я не хочу жертвы. Пожалуйста, уходите. Я не ушел, конечно. Она вышла на террасу, а я остался в гостиной и минут пять перелистывал ноты. Потом и я вышел. Мы стояли рядом в тени от занавесок, а под нами были ступени, залитые лунным светом. Через цветочные клумбы и по желтому песку аллей тянулись черные тени деревьев. - Мне тоже нужно уезжать завтра, - сказал я. - Конечно, если мужа нет дома, то вам нельзя оставаться здесь, - проговорила она насмешливо. - Воображаю, как бы вы были несчастны, если бы влюбились в меня! Вот погодите, я когда-нибудь возьму и брошусь вам на шею... Посмотрю, с каким ужасом вы побежите от меня. Это интересно. Ее слова и бледное лицо были сердиты, но ее глаза были полны самой нежной, страстной любви. Я уже смотрел на это прекрасное создание, как на свою собственность, и тут впервые я заметил, что у нее золотистые брови, чудные брови, каких я раньше никогда не видел. Мысль, что я сейчас могу привлечь ее к себе, ласкать, касаться ее замечательных волос, представилась мне вдруг такою чудовищной, что я засмеялся и закрыл глаза. - Однако уже пора... Спокойной ночи, - проговорила она. - Я не хочу спокойной ночи... - сказал я, смеясь и идя за ней в гостиную. - Я прокляну эту ночь, если она будет спокойной. Пожимая ей руку и провожая ее до двери, я видел по ее лицу, что она понимает меня и рада, что я тоже понимаю ее. Я пошел к себе в комнату. На столе у меня около книг лежала фуражка Дмитрия Петровича, и это напомнило мне об его дружбе. Я взял трость и вышел в сад. Тут уж подымался туман, и около деревьев и кустов, обнимая их, бродили те самые высокие и узкие
