действительно ли Паулюсу присвоено звание генерал-фельдмаршала. Генерал Шмидт, вмешавшись в беседу, официальным тоном заявил:
- Вчера приказом фюрера генерал-полковнику фон Паулюсу присвоено высшее военно-полевое звание империи генерал-фельдмаршал.
- Значит, - подчеркнул генерал Шумилов, обращаясь к самому Паулюсу, - я могу донести в Ставку о том, что войсками моей армии пленен генерал-фельдмаршал Паулюс?
- Jawohl[3]. - Прозвучал и без перевода понятный ответ.
Затем был проведён официальный допрос «высокопоставленных» военнопленных, во время которого Паулюс держал себя спокойно, отвечал на вопросы, обдумывая каждое слово. Разница в его поведении и облике, очевидно, объяснялась тем, что при первой встрече с представителями 64-й армии ему ещё не было ясно, как отнесутся к нему в плену; встретив же гуманное отношение к себе и к окружавшим его офицерам и генералам штаба, он, по-видимому, сумел овладеть собой.
- Пора перекусить… - Пленным предложили пообедать, на что они с радостью согласились.
Паулюс попросил подать, если это возможно, русской водки. Когда на стол была поставлена запотевшая бутылка, он разлил всем и, подняв бокал, сказал:
- Предлагаю тост за тех, кто нас победил, за русскую армию и её полководцев.
Все пленные, стоя, последовали примеру своего шефа. Только один полковник демонстративно не выпил после такого тоста.
- Я не буду пить за победу этих варваров! – подчёркнуто громко сказал он.
- Эти варвары не позволили нам за три месяца преодолеть каких-то жалких пару сотен метров до Волги!
- Они воевали нечестно!
- Воевать можно как угодно, потому что только победа честна…
2 февраля 1943 года остатки корпуса Штрекера капитулировали в северном «котле». В шестимесячном грандиозном сражении была поставлена жирная точка. В Сталинграде фашистская Германия потеряла 150 тысяч убитыми и 90 тысяч пленными, включая 24 генерала и 2000 офицеров.
На командный пункт штрафного батальона поступил звонок от самого комдива Вольского:
- Калмыков, завтра в полдень буду у тебя с генералом Артюшенко!
- Чем обязан?
- Смотр… И гляди, что не так, он сразу бьёт в ухо! - засмеялся боевой полковник.
- Сойдёмся характерами, - бодро ответил майор, но сам затосковал.
Генерал был известен тем, что имел несдержанный характер и свирепый нрав. Летом сорок второго года огласили его приказ по дивизии: «Хождение, как ползанье мух осенью, отменяю и приказываю ходить так: военный шаг - аршин, ими ходить. Ускоренный - полтора, так и нажимать».
Ближе к зиме он разродился новым творением: «Холода не бояться, бабами рязанскими не обряжаться, быть молодцами и морозу не поддаваться. Уши и руки растирай снегом!»
На следующий день батальон был выстроен по лесной дороге, утоптанной прибывшим недавно контингентом. Впереди офицерская рота. За ней – уголовники из лагерей. Последняя рота - пулемётчики, тоже из офицеров. И замыкающие - рота «басмачей», хитрых жителей Средней Азии.
- Внимание!
Из лесной просеки перед строем появилась щегольская кошевка, которую нёс строевой вороно;й, в белых чулках, рысак. Из кошевы вышли начальники - комдив и генерал. Остановились перед строем. Калмыков дал команду:
- Батальон, смир-рно! Равнение на - средину! - и чеканя шаг с рукой у виска, от строя прямо к генералу Артюшенко, высокому и молодому, не так давно произведённому из полковников.
Доложил строго, звонко, точно по уставу, ни задоринки, ни «пылинки».
- Слава богу, пронесло! – подумал он с облегчением. - Вижу, генералу понравилось.
И Вольский довольно усмехался. Он был невысок ростом. Стояли они с генералом, будто Паташон с Патом… Артюшенко пошёл вдоль строя, майор следом.
- Один басмач ночью заснул у костра и сжёг полы полушубка, – волновался он. – Лишь бы не вылез на глаза…
Его поставили в четвёртый ряд, а он вдруг оказался в первом.
- Какой чёрт тебя вытащил!.. Три шага назад! Чтоб скрылся с переднего ряда!
Артюшенко захохотал:
- Ну ладно... Давай - маршем пройди.
Калмыков скомандовал своим орлам, командирам рот.
- Шагом марш! Руби ногой!
Но, кругом снег, идут в валенках, рубить-то нечем. Первыми – разжалованные русские офицеры, очень хорошо прошли. Одесские уголовники, которые пришли на смену питерским ворам, топали за ними следом.
- Ничего идут…
Потом пошли басмачи. Все такие неуклюжие, малорослые.
- Может быть, бандиты они хорошие, а вояки никакие… Это их в кино героями показывают.
Но старались и они. В интервал между ротами выскочили человек пять вперёд, и пляшут какую-то свою национальную «увертюру», кричат:
- Ла-ла-ла.
Артюшенко как грохнет, сколько духу захохотал. Махнул рукой:
- Проехали!.. Завтра отправляетесь на передовую.
… После окружения армии Паулюса под Сталинградом штрафной батальон Калмыкова был отведён на отдых в сторону Воронежа. Пополнив личный состав и проведя ускоренное обучение, батальон вновь выдвинулся на фронт.
- Главная задача, - инструктировал Калмыков командиров рот, - обеспечить сохранение всего личного состава!
- У нас не забалуют…
- Следите за ними в оба глаза.
- Сделаем, как положено…
- И чтобы на марше шуточек не было!
- Каких?
- Типа, ты откуда?.. Из школы баянистов.
Командиры рот довольно заржали, они сами частенько так шутили, расшифровывая аббревиатуру ШБ. Калмыков знал, что они также позволяли себе некоторые вольности. Ну, допустим, надо доехать куда- то, а машина не останавливается. Пистолет - и по колёсам. Выскакивает какой-нибудь майор, да ещё и особист:
- Да я тебя в штрафной упеку!
- А я уже в штрафном!
Но в целом дисциплина была очень высокая. Тем, кто по приговору военных трибуналов получил 10 лет лишения свободы, заключение заменялось тремя месяцами штрафбата, от 5 до 8 лет - двумя месяцами, до 5 лет - месяцем.
- За подвиг буду отпускать вчистую. – Предупреждал новичков комбат.
Бойцов частенько награждали Орденом Славы, но многие очень неохотно этот орден получали - орден-то солдатский, а когда человек, восстановленный в звании и должности, возвращался служить в нормальные части, сразу возникал вопрос:
- Откуда у офицера солдатский орден?
- Ага, штрафбат…
На передовую прибыли аккурат к католическому и протестантскому Рождеству. Калмыков уже знал, что немцы в этот день не стреляют, пьют крепко, им разрешено.
- Наблюдатели тоже не удерживаются… - сказал он, не отрываясь от бинокля. - Бдительность
