трудных случаях просто отмахнитесь и занимайтесь своим делом. Повторяю, гавкающих собак по дороге очень много. Всяких-разных.
Если останавливаться и во всех бросаться камнями – никогда не дойдете до цели.
Главная беда начинающего, что смотрит на опубликованную слабую книгу и говорит себе: и я так могу!.. И вот, взбодренный слабой книгой, сам пишет нечто на этом уровне. И очень негодует, возмущается и недоумевает, почему «их» публикуют, а его – нет. Но дело в том, что в его случае как раз и вступает в силу закон, что, мол, троллейбус не резиновый, все не влезут.
Действительно, книжный рынок способен проглотить какое-то определенное количество книг, не больше. Но ярких интересных книг в году выходит от силы десяток, ну пусть даже пять десятков, это если брать все-все жанры, в то время как покупается все-таки несколько сотен названий. Вот эти несколько сотен и есть та серость, глядя на которую начинающий радостно восклицает: «И я так могу!» Но он забывает или не знает, что серости предлагается авторами в тысячи раз больше. Вот среди серости и существует как раз конкуренция, когда при отборе к печати срабатывает скорее случайность, чем какие-то достоинства рукописи.
Но если же вы напишете выше среднего уровня, хоть чуть-чуть лучше этой серости, то вы пойдете вне всякой конкуренции. Ибо, повторяю, редактор должен отобрать для печати тысячу книг из миллиона присланных, но если ваша книга на уровне первого десятка или первой сотни…
Да, повторяюсь! Но все равно: пишите лучше других! Это самое важное.
Новые идеи, без которых она просто не сможет выжить в новом технологозированном мире. Если останется со старыми приоритетами, мол, главное – язык, язык, язык, ну да еще и образ, ей уготована участь орнамента на всякого рода национальных сорочках: на русских – свои, на украинских – свои, на индейских – свои…
Ссылка на классиков не катит: перед Толстым и Достоевским не стояли такие задачи и даже не распахивался такой простор. Мир был неизменен и двигался только по Божьей воле, в той литературе не могло быть почвы для таких книг, как «Скифы», «Имаго» или «Земля наша богата и обильна». Я не хочу сказать, как сейчас кто-то вскинется, что эти книги написаны хорошо или плохо, я говорю о самом уровне идей. В том прошлом, классическом мире не могло быть и мысли, что человек может выдвинуть идеи, которые изменят лицо общества, перевернут мировоззрение, а сейчас мы знаем и про Маркса—Ленина, и про аятоллу Хомейни, и про многое другое, так что скрупулезное вытютюливание образов отошло на задний план под натиском новых средств литературы.
Но именно это новое и может спасти литературу, давайте признаемся, но сколько можно пытаться прятать голову в песок, пол-то бетонный: в современных условиях литература обречена. Расцвет ее был в то время, когда не было ни радио, ни телевидения, и резко начал снижаться в эру компьютеров и Интернета. Завтра станет бесполезным украшением, вроде лаптей на стене или бутафорских мечей в прихожей. Да, красивым, но бесполезным, если главные усилия останутся на прежнем вытютюливании языка, который меняется уже не раз в тысячу лет, а чуть ли не раз в год, и на следовании прежним канонам насчет примата образов, классической композиции и следовании классикам.
Сейчас во главе угла должны быть поставлены идеи. Сильные, новые, оригинальные. Литература должна выбраться из все суживающейся ниши, где процветала и развивалась тысячи лет, и постараться завоевать новые, еще не занятые, только-только возникающие по мере развития общества и технологического прогресса.
Возможно – только возможно! – самому мне это очень не нравится, но писатели будущего вынуждены будут все чаще прибегать к соавторству. И даже не вдвоем, как иногда практикуется в наше время, а по нескольку человек. Необходимость в этом испытал даже я, индивидуалист, хотя, забегая вперед, скажу, что мне уже поздно меняться. К примеру, после выхода «Зачеловека» многие сетовали, что снова женские образы у Никитина картонные, бледные, он их едва обозначил, что совершенно справедливо, я это видел, но меня бесило, что надо вот остановиться, вернуться по тексту и тщательнее расписать несколько страниц, где нет ни новых идей, ни мыслей, то есть проделать то, в чем я был первым в Литературном институте четверть века назад: в чисто ремесленном деле – проделать очень простенькую работу!
Да, необходимую, признаю. Но это в тот момент, когда я, дописывая «Зачеловека», уже начал первые главы «Земли…», романа с новыми идеями, новыми предложениями, способными вызвать шок и возмущение в обществе, как вызвала, к примеру, «Ярость». И вот я должен оставить эту работу и вернуться доделывать то простенькое, чему научился десятки лет тому и что вообще-то умеет простой литературный ученик: дочистить язык и сделать более выпуклыми образы второстепенных персонажей?
Этот длинный пример сводится к тому, что возникнет необходимость такую вот работу перебрасывать на соавторов, которые еще не достигли уровня генерирования новых идей, но уже научились филигранной работе с языком. Это как раз их этап в данное время, так что шлифовать язык и образы они возьмутся со всем рвением. Еще возможен в такой связке соавтор, который силен в придумывании хлестких реплик, в умении недоговаривать и держать в напряжении сюжет, и т.д.
Т.е. требования в новом мире повышаются ко всему на свете, и если литература останется на прежнем уровне, то я уже говорил, какая участь ожидает нашу любимицу. Вполне вероятно, что так сейчас нелюбимое мною соавторство в том будущем станет необходимым для выживания: один человек не сможет на требуемом высоком уровне сотворить все составляющие произведения. А если и сможет, то уж очень противно натуре творца месить глину для будущей скульптуры, а то и вовсе копать ее где-то на болоте, когда это можно поручить подмастерьям.
Ничего нет обидного быть какое-то время подмастерьем: а как вы думаете учиться литературному мастерству? Как в прошлые века: на собственном опыте? Это просто было во времена Даниила Заточника: достаточно уметь читать и писать, сравнительно легко во времена Толстого – всего лишь писать лучше остальной тысячи грамотных в России, труднее во времена Шолохова – писать надо лучше тысячи пишущих, но это не сработает в нашем сложнейшем и очень продвинутом мире, где пишет миллиард грамотных и высокообразованных людей, знающих мир и откровенно стремящихся на литературную вершину.
Без новых идей литература мертва.
То ли дело практичнейший Запад: у них все страсти накалялись только ради борьбы за трон, за золото, за стадо коров.
Боги угоняют друг у друга стада коров, Зигфрид убивает дракона ради золота, а потом все нибелунги гибнут, не в силах отказаться от проклятого золота.
Все «Хроники Амбера» лишь о том, кому сесть на трон, ради этого хлещут реки крови, брат брату выкалывает глаза, убивают десятки тысяч людей, горят города, убийства, убийства, убийства…
В США и рыночной России уже не замечают, что, по этим старым меркам, красавец Конан вообще-то редчайшая тварь, сволочь, подлец. Это же паразит, мразь, подонок, это антигерой – но читают взахлеб, ставят фильмы, снимают мультики, делают компьютерные игры… А ведь этот герой идет с окровавленным мечом в руке с одной-единственной целью, которую время от времени повторяет вслух: «Я хочу завоевать для себя королевство». Вдумайтесь! Не создать, как создавали сотни сейчас полузабытых героев, как, скажем, Кий, что пришел на пустое место, выбрал удобную гору и начал строить город, или более ранние Рем и Ромул, что в незаселенной местности вдвоем начали строить город, чтобы пригласить туда жить всех обездоленных, обиженных, беглых рабов… У нас на заре истории Лех, Чех, Рус пришли на пустые земли и создали свои племена, из которых выросли государства, Вятко и Радим сумели из своих семей на пустых просторах вырастить вятичей и радимичей, Рюрик пришел по зову, но Конан стремится именно завоевать готовое! Вторгнуться в королевский замок, убить старого короля и его семью, вырезать всех детей, даже в
