раскрылась, едва закончилась припортовая зона: автобусы, мотоциклы, автомобили, вывески, дома, суета. Магдала плыла в потоке, как бумажный кораблик, как папирусный листок, забыв о туфлях, о корабле и вообще о многом. Она не боялась. И чужой город не звал ее. Он ничего не обещал и не рассказывал, но показывал многое – пестрое, красивое, даже захватывающе прекрасное, как огромное здание под стеклянной крышей неподалеку от порта. Магдала спросила, что это, ей объяснили: «Новая библиотека», «Александрина», и девушка озадаченно нахмурилась – и тут библиотека, да что ж такое, никуда не денешься! Здание сверкало под солнцем, вокруг него зеленели пальмы, сквозь косую крышу видны были залы и коридоры, полные людей. Магдала, впрочем, туда не собиралась, ей хватало и той библиотеки, что на «Морской птице». Она двинулась себе дальше, не думая о том, что будет. Не книги и не корабли сейчас жили в ней, а город.
И город это понял. Он вовремя подал ей автобус, проводил ее в кофейню (уж на кофе-то у меня найдется, сурово подумала Магдала, откладывая в кошельке корабельные наличные в сторону от своих сбережений и того, что дал Пай-Пай на дорогу). Вспомнив о Пай-Пае, Магдала и тут быстро договорилась с городом, он показал ей сразу пять почтовых киосков на одной шумной площади. Магдала с важным видом купила карточку – заплатить за телефон. Правда, Пай-Паева машинка осталась на «Птице», значит, разговор придется отложить…
Ей не хотелось возвращаться на корабль. Но, с другой стороны, она не знала, как можно остаться, что делать в этом городе, он не показывал ей ничего из того, что она умела: работать в саду, в огороде, ходить за козой или свинкой, – все это если и было, то не прямо здесь, а где-то за чертой, далеко. А прямо здесь были кофейня, прохладный автобус, телефонная карточка.
И туфли.
Мастерская это была, не большой магазин и даже не маленький, а просто лавка, переносной шатер прямо на углу. Прохожие шли, а Магдала остановилась.
Туфли были такого же цвета, что и ее платье. Совершенно такого же. Светло-голубые, легкие, на невысоком каблучке. Сапожник протянул смуглую жилистую руку, снял их с распялки – Магдала и слова сказать не успела. «Меряй, девочка», – велел сапожник. Не старый и не очень молодой, желто-зеленые глаза улыбаются, усы под носом торчком: «Меряй, девочка».
Она примерила.
Как будто в них и ходила всю жизнь. Мягко обняли ступню, ни одного пальчика не стеснили, не уперлись краем в пятку.
– Сколько?
Мастер ответил. Магдала поняла, что денег капитана хватит – и еще останется, а глаз уже сам выхватил из цветной полутьмы другое. И хитрый сапожник, проследив ее взгляд, опять взмахнул рукою и поставил на узкий прилавок босоножки без задника.
Алой кожи, и коричневой, и золотистой. На тонком каблучке. И – что самое дивное – с бубенчиками на ранте. Мастер покачал обувку – бубенчики нежно зазвенели.
И тут Магдала поняла, чьи это босоножки. Вот только размер…
– Хорошие, девочка, – сказал египтянин. – Но маловаты тебе. Другие дам.
– Нет, нет, не надо. Это я… в подарок.
Отдала деньги – как раз хватило, тютелька в тютельку, взяла товар и прямо в голубых туфельках волшебника пошла вниз по торговой улице, будто королева. С королевским же подарком в руках.
И город провел ее, невредимую и даже не уставшую ничуть, до самого порта, до пирса, на котором сердито хмурилась «Морская птица» и у трапа наверху скучал черный Данила. Магдале он обрадовался так, будто сестру родную увидел.
– Нефертити! – закричал он. – «Прекрасная пришла»! Ура! Магдала вернулась!
А я что, могла не вернуться? – подумала Магдала. Нет, в самом деле? Можно было остаться в разноцветной Александрии?
А как же библиотека?
А книги?
Капитан, Роза, синьор Микаллеф, доктор?
А путешествие?
А чудеса?
Ну и что, что чудеса, сказала сама себе, проходя коридорами к старинной двери. Ну что я, чудес не видала, в самом деле? Не маленькая, выдержу.
И задержала дыхание, готовясь увидеть что-нибудь совсем уже сногсшибательное, но библиотека со вчерашнего дня мало изменилась. Только курильницы у входа исчезли и добавилось пюпитров; почти все места были заняты серьезными мужчинами в деловых костюмах. Они рассматривали свитки, делали выписки, один что-то наговаривал в машинку, спрятанную в кулаке. В общем, это были ученые, они работали, не смущаясь тем, что библиотеки две тысячи лет как нет в помине. Роза тоже была на месте, и не в черном костюме, как вчера, а в ситцевом платье в клеточку. Нельзя было сказать, что это платье ей не идет. Магдала остановилась перед столом и, тихо торжествуя, поставила на него босоножки.
– Миссис О’Ши. Туфли я себе купила. А это – вам.
– Дитя мое, – сказала хранительница негромко. – Бог тебя послал. То, в чем я вчера была, – это же просто испанские сапоги. А эти джентльмены, понимаешь, они такие приличные, что неловко ходить вокруг них в платье и в кроссовках.
Третье, последнее, утро в Александрии выдалось какое-то мутное. В каюте было душно. Магдала приоткрыла иллюминатор – потянуло отнюдь не свежим ветерком. Пелена висела над портом, пеленой накрыло и душу Магдалы после вчерашнего вечера.
А все потому, что слонялась по «Морской птице» без дела. Книгу-то не припасла почитать: кто же знал, что корабль все в папирусы переделает? Бродила, бродила, ну и забрела на нижнюю палубу. Там горел апельсиновый жаркий фонарь, и один из механиков, Григор, сидел у самой двери в машинное отделение и черными от смазки пальцами плел какие-то жирно блестящие черные же косицы. За работой он напевал, вот на песню-то Магдала и попалась, как на крючок. Все стояла и слушала, напев раскачивал ее, словно волна, и незнакомые слова вспыхивали в конце строк, будто сигнальные огни, красные и синие. Заметив, что девушка не уходит, Григор спросил, не ищет ли она кого. Нет, сказала Магдала, я никого не ищу, а вот вы поете – про что?
Она побаивалась черного сухого механика, плохо говорившего по- английски, но песня… песня его казалась знакомой. Магдала хотела знать наверняка.
– Про что пою?
– Да. Пожалуйста. – Она даже руки к груди прижала, сложила лодочкой: пожалуйста!
Григор пожевал губами, потеребил недоплетенную косицу. Брови у него сошлись от напряжения.
– Это… про птицу, – сказал он. – Куку, птица такая.
– Кукушка?
– Да. Да. Прилетает весной в родной дом. Но меня там нет. Надо просить ее рассказать, кто там теперь живет. Если матушка, то чтобы там росла земляника. Если сестры – то чтобы им росли цветы. Если родные братья – то могучие… деревья, леса. – Григор вздохнул от долгой речи, помолчал, но Магдала чуяла, что это еще не все. И угадала: механик вздохнул и закончил почти сердито, глядя на настырную пассажирку: – А чужие дом получат – пусть растет бурьян колючий! Вот так. Да.
И снова взялся за работу. Серые пеньковые прядки быстро почернели.
