— Тебе хорошо смеяться, ты не простолюдин. Ты плоскоглазый чужак, а чужаки — они все почти как аристократы.
— Почему? — заинтересовался Филипп.
— Потому что, во-первых, никогда не знаешь, кто этот чужак у себя на родине. Может, он первейший вельможа там считается? Обольешь его помоями из окна, а потом начнется из-за этого война! Нет уж, нам всяких неприятностей не нужно. А во-вторых, раз чужак добрался до далеких земель — ну, для чужака, понятно, далеких, — значит, он что-нибудь собой да представляет. Обычному и скучному тупице, который не знает, где раздобыть для путешествия денег, подобное дело не под силу. И вообще, любопытно же поглядеть на плоскоглазого! Наш король небось вас таких только в книгах видел! Поэтому я и говорю, что чужак может сойти за аристократа…
— В таком случае о чем же нам беспокоиться? — спросил Филипп. — Король, несомненно, согласится поговорить со мной.
Агген быстро подняла палец:
— Я не закончила! Но с другой стороны, чужак также считается иногда врагом, а иногда — никем. Потому что Альциата всегда процветала без всяких плоскоглазых, и илоскоглазые абсолютно ей не нужны, и нам безразлично, существуют ли где-то еще в мире плоскоглазые. Следовательно, ты — никто, ведь раньше тебя здесь не было.
— Но теперь-то я здесь! — засмеялся Филипп. — Стало быть, я — кто-то!
— А завтра? — спросила в упор Агген. — Завтра ты тоже будешь здесь или покинешь нас навсегда? И кто ты будешь, когда уйдешь, — кто-то или никто?
Филипп кивнул:
— Ты права, Агген, милый мой временный брат. Когда я уйду, то буду уже для тебя никем… Или кем- то, если ты меня не забудешь. А пока что нам и впрямь позарез нужно подружиться с местным аристократом. Он, и только он, может ввести нас к королю.
Вицерия приходилась родней Флодару, только очень отдаленной. Она жила с родителями, двоюродной сестрой Лаоникой (которая осталась сиротой и воспитывалась у дяди и тети) и родным братом Озорио в красивом трехъярусном доме на пятнадцатом витке.
Когда мы говорим, что дом родителей Вицерии был красивым, мы имеем в виду высокую завернутую штопором крышу, округлые стены и множество окон, окруженных резными украшениями из настоящей древесины. Вьющиеся растения выбегали из специально привезенной и уложенной в ящики почвы; длинные лозы ползли вверх по стенам, а от крыши вниз навстречу им стремились, извиваясь, точно такие же растения, но только нарисованные.
Ничего удивительного поэтому нет в том, что Вицерия выросла такой красавицей.
В нее были влюблены сразу двое: Флодар, наследник самой могущественной семьи пятнадцатого витка, и Альфен, самый лихой парольдоннер поколения и лучший друг Флодара. Что до самой Вицерии, то ее сердца не знал никто: она тщательно скрывала все свои чувства. Поэтому и Флодар, и Альфен питали на ее счет кое-какие необоснованные надежды, а отец прямо говорил, что хочет видеть ее замужем за одним из них.
— Ты свободна выбрать любого, — говаривал он, поглаживая дочь по длинным золотисто-красным волосам. — Кого бы ты ни предпочла, я благословлю тебя. Если это окажется Флодар — хорошо! Если это окажется Альфен — тоже хорошо, милое мое дитя. Не спеши, однако, с выбором, подумай хорошенечко, ведь это самое важное решение в твоей жизни.
Вицерия ластилась к отцу, но не произносила ни слова, поскольку знала: ее истинный выбор не порадует никого (кроме Айтьера, разумеется). Поэтому она лишь опускала глаза, вздыхала и напускала вокруг себя таинственности.
Когда Вицерия куда-нибудь шла, ее волосы плыли за ней следом, точно шлейф. В пыльные дни она покрывала их тонким шарфом, сплошь затканным золотыми цветами, а в дождливые — забирала в сетку, и служанка шествовала шаг в шаг за госпожой, поддерживая эту сетку особыми палочками.
Нетрудно поэтому понять, что Флодар, пролетая на своей телеге мимо дома Вицерии, мог думать лишь о том, чтобы выглядеть в глазах милой кузины лихим, и отважным, и прекрасным, и гибким, и сильным, и веселым, и могущественным, и таким, у кого дармовое угощение так и сыплется из рукавов!
Перед тем как встать на телегу, Флодар насыпал себе в волосы целую гору цветной пудры. Когда он понесется вниз, под гору, пудра начнет слетать с волос, и длинная сине-красная полоса потянется по воздуху вслед за Флодаром. И Вицерия, понятное дело, увидит это и восхитится.
На телеге рядом с Флодаром стояли еще брат Вицерии Озорио, и Эрифандер, и еще Анхарно, и Хименеро. Все они тоже были густо напудрены и производили головами огромные облака. Этим парольдоннеры с пятнадцатого витка отличались от своих соперников с шестнадцатого: ведь Айтьер и его друзья обычно привязывали к одежде и волосам разноцветные ленты, трещотки и пляшущие бубенцы на длинных тесемках.
По этим приметам всегда можно было различить, кто из парольдоннеров мчится с горы, и даже когда телеги набирают большую скорость, все-таки всякий обыватель сразу определит если не лица молодых людей, то их принадлежность к той или иной соперничающей группе и скажет, например: «Как великолепно выглядит сегодня Флодар! Летит, точно сияющая комета!» Или: «Что же это Айтьер со своими трещотками тащится, точно оса с перешибленной задницей? Право слово, очень жалкое зрелище!»
Из всего вышесказанного легко заключить, что Флодар намеревался не далее как через несколько секунд произвести на Вицерию неизгладимое впечатление и, быть может, тотчас же получить от нее согласие на брак.
С диким грохотом мчалась телега, и Флодар стоял впереди всех. Он раскачивался из стороны в сторону, ловко удерживая равновесие, и управлял колесами, чтобы они вовремя поворачивали, держа управительные шесты чрезвычайно умело, один зажав под мышкой, а другой положив себе на ладонь и простерев его вдоль руки вплоть до локтя.
Телега, впрочем, не набрала еще своей истинной скорости, так что Вицерия могла бы рассмотреть лица стоящих на ней и увидела бы, при желании, что у ее брата Озорио покраснели щеки, а Эрифандер широко улыбается, выставляя зубы; она рассмотрела бы и зеленые, очень выпуклые глаза Анхарно, наполовину скрытые разрисованными веками, и взбитые в женскую прическу кудри Хименеро, в которые он сыпал не только пудру, но также и мелкие засушенные листья и цветочные лепестки.
Все это она, разумеется, увидит, коли придет ей такая охота.
При мысли о Вицерии и о том, какое чудесное зрелище ее ожидает — уже вот-вот, — Флодар громко расхохотался от радости… и тут, словно в ответ, послышался оглушительный треск, телега вдруг зарылась носом в пыль, вздыбилась, задралась, лягнула задней частью своих ездоков, и те с нелепыми криками посыпались на дорогу.
Пудра взметнулась в воздух, некрасиво смешиваясь с пылью, а из разбитых носов и из рассеченных скул и лбов потекла липкая кровь. Вообще-то парольдоннерам не впервой такие падения — даже и на большей скорости опрокидывались телеги, так что ни один из юношей шестнадцатого и пятнадцатого витков не достигает зрелости, предварительно не переломав себе руки и ноги, и притом по нескольку раз. А еще имелся дядюшка Иларус, тот во время первого же выезда на телеге повредил себе спину. После этого Иларус не смог больше ходить. Характер у него испортился, потому что по всему выходило — спину он попортил зазря. Добро бы еще удовольствие какое-нибудь получил от беспутной молодости, так даже такой малой радости тотчас лишился! Недаром же говорится, у каждого своя судьба.
Флодар только один раз ломал ногу, и то не до конца; она быстро зажила.
Сейчас же он так стукнулся, что из него, казалось, и дух вон; в глазах утвердилась чернота, а в голове поплыли странные искры. Но что Флодар видел совершенно отчетливо, так это Вицерию: девушка поднялась на крышу своего дома, чтобы полюбоваться проезжающими парольдоннерами. Не оставалось ни малейших сомнений — шлепнулись они столь бесславно прямехонько у нее на виду!
Никакого утешения Флодар не видел в том, что Вицерия всплеснула руками и заторопилась спуститься; подумаешь — принялась она криками подзывать служанок и посылать их за тазами с водой, за тряпками, бинтами и лубками! Не сочувствия от Вицерии хотелось Флодару. Показать ей молодцеватость,
