Караул!

Это на 9-й странице, которая следует, как известно, за 8-й, а 8-я роковая. До 8-й плыл автор Альберт Сыркин более или менее благополучно, а на 8-й плюнул, махнул рукой и перестал бороться с хитрым русским языком. И начались аварии:

'… нефть куда-то возилась в грязных цистернах'…

Протестую, как читатель, заплативший за 'Звезду' 15 коп. Даже за такую ничтожную сумму ничего этого не может быть на свете, если и 'возилась', то не куда-то, а если 'куда-то', то не 'возилась'. А возили ее, проклятую нефть! Возили ее! Возили!! Она – неодушевленная дрянь.

Положим, глагол каверзный. Вообще путаница и непонятно.

'…Он не захотел ехать в Москву, а в ы з в а л с я дипломатическим курьером в Карс!' (стр. 17).

Может быть два решения: или не хватает четырех слов, сам вызвался поехать в качестве дипломатического курьера, или – что ужаснее всего – не нефтяной ли это истории повторение: 'его вызвали'? (Вызвался – вызвали, как возилась – возили?)

О, если так! Тогда Альберту очень плохо в волнах русского языка. И ему действительно нехорошо, и именно на стр.10-й:

'Энвер-Паша былой диктатор Турции, руководитель армянских резней…'

Энвер-Паша – плохой человек, но множественного числа у слова 'резня' нет. Это печально. Русский язык недостаточно усовершенствован, но нету. Слову 'резь' посчастливилось, – имеет 'рези', но они не всегда армянские.

Армянская же всегда резня, сколько бы раз негодяй Энвер ее ни устроил. Кстати, об армянах: слова 'порядконаводитель' (стр. 17) нету тоже. Слово 'консула', если говорить откровенно, заменено в русском языке словом 'консулы'. 'Лы'. Что может быть ничтожнее! А между тем меняет все!

Или: 'Год до него погиб…' (стр. 11). Нет, не погибал! За год до него он погиб! (Речь идет о бароне Унгерне фон Штернберг.)

Здесь уместно (барон… паша) вернуться к Энверу: никто не поверит Альберту Сыркину, что Энвер ходил в серой барашковой ш а п к е с э с к о р т о м подобострастных адъютантов.

Какой ты подобострастный ни будь, нет такой шапки на земном шаре!

А если бы и была, то находилась бы она не на Энвер-Паше, а в Кремле, рядом с царь-колоколом и пушкой. Царь-шапка.

Альберт открыл миллионы 'малярийных бацилл' на стр. 13-й. Нету малярийной бациллы в природе, и нечего на нее клеветать. Никакая бацилла малярии не вызывает.

Но не бывает там разных выражений – как-то: '…Флаги их гордо ежедневно полоскались над унылыми стенами' (стр. 21) и '…помогающем созидаться и строиться пробуждающемуся Востоку' (стр. 19), и '… скоро затем опять шатался со мной по Закавказью' (стр. 17) Не бывает, чтобы пробирались делегаты по бурному Черному морю, 'о к у т а н н о м у сплошной с е т ь ю плавучих м и н…' (стр. 9). Восьмое чудо такие мины, которые, будучи плавучими, сетью окутывают.

Одним словом, такая книжка не стоит 15-ти копеек.

Глава 2: ИМЕНА ИХ ТЫ, ГОСПОДИ, ВЕСИ

Но куда же 'Восточной звезде' до 'Вечерней Москвы'.

Компании захотел – ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери и объявит, что всякая звезда, значит, на небе, так вот как на ладони все видишь!

Это Николай Васильевич Гоголь про 'вечорку' сказал. Только он не знал, что в ней не один кавалер, а несколько, и каждый из них рассказывает изумительные вещи. Про пуговицы из крови и про памятник собаке, про новоизобретенную самим же кавалером теорию происхождения рака и про дерево-людоед, про золотую лихорадку и о том, какая погода будет на земном шаре через 1 миллион лет.

Пища эта может удовлетворить самую жадную любознательность. Но только 'о д н о г о д о в а л о г о' ребенка, как назло, не существует. Бывает двухгодовалый, возможен трехгодовалый, и несомненен 'годовалый', хотя бы его и напоили бензином вместо лекарства. Можно поверить и в кавалерские рассказы об омоложенном миллионере, спившемся от радости, но ни в коем случае нельзя верить, что 'вчера днем по г у с т о м у дыму, замеченному с каланчи в районе Останкино, в ы е х а л а Сухаревская часть' (э 94). Что Сухаревские пожарные – лихие ребята, известно всем, но такая штука и им не под силу! Сухаревский брандмейстер – не Илья-пророк.

Кавалер 'Ю.Л.' побывал на выставке птиц. Обливаясь кровавым потом, сочинял Ю.Л. отчет об этой выставке (э 92) и все-таки жертвой пал в борьбе с роковой. 'О б р а щ а ю т в н и м а н и е бронзовые и белые и н д е й к и, – написал предвиденный автором 'Ревизора' персонаж – любитель выставок и не добавил, 'на кого' или 'на что' обращают свое внимание поразившие его птицы. Хуже, чем 'Ю.Л.у' – пришлось 'Приму', побывавшему 'На берегах Юкона'. Прим хотел поделиться с публикой ощущениями, полученными им от картины и игры какой-то актрисы, и сделал это таким образом:

'В ней, как всегда, в п е ч а т л я е т грубоватая простота'…

– Черт знает что! И чина нет такого! Одним… Одним словом, так больше невозможно.

Прошу их усмирить.

>Ректору ГИЖа

Уважаемый товарищ ректор!

Пишу это на предмет полного искоренения нижеперечисленных лиц. В противном случае советской периодической прессе угрожает гибель со всеми ее приложениями. А лица эти по вашему ведомству.

Итак: глава 1. АЛЬБЕРТ