Один я знал правду.
Однажды утром я застал его в ванной комнате. Привычка бриться наголо сохранилась у него с тех времен, когда он командовал полком и носил фуражку. Мыло он взбивал особой щеточкой в перламутровой мыльнице. Трофейный бритвенный набор из нержавейки был тщательно ухожен: каждая вещица — на своем месте. Помимо лезвий, тускло поблескивающих приборов, коробочек и баночек, под рукой всегда были влажные полотенца, горячие салфетки. Пахло одеколоном 'Шипр'.
Я спросил: что это у тебя на затылке — маленькое, черное, круглое?
Он внимательно посмотрел на меня сквозь тусклое зеркальное стекло. В зеркале отражалось его лицо: шея, щеки, скулы — от подбородка до затылка все было покрыто ровным слоем белой мыльной пены. Глаза и нос — маленькие островки посреди пенного моря.
Он спросил, умею ли я хранить тайны?
Что за вопрос? Мне уже шесть! Ну, в смысле, еще пару месяцев и…
Но это строго между нами, понимаешь?..
О чем речь? Могила!
И он рассказал мне правду.
К тому времени я уже все знал об инопланетянах. Мама зачитывалась книжками из серии 'Зарубежная фантастика'. Я тоже их читал, хотя далеко не всегда понимал смысл прочитанного. Помню, одна из них называлась «Человек-компьютер». О том, как управлять человеком на расстоянии и заставлять его делать гадости, каких он, находясь в здравом уме, никогда бы не сделал. Еще одна — 'Штамм Андромеда': подземные бункеры, коридоры, научные изыскания, таинственные люди в белых халатах, химические препараты, способные сотворить с тобой такое, о чем даже подумать было противно. Тем не менее я перечитывал ее раз за разом. Там, правда, ничего не было об инопланетянах. Но в других книжках — было, и выходило так, что инопланетяне далеко не всегда дружелюбны. Самое неприятное в них то, что мы никогда не знаем, чего они хотят на самом деле. Они могут улыбаться, травить байки о военных подвигах, чистить картошку, играть в футбол, покупать мороженное, катать тебя на качелях в парке, а после…
Когда я хоронил дедушку (лет пять назад), его тело оказалось чудовищно, невероятно тяжелым. Мы с папой взялись за рукоятки похоронных носилок — каждый со своей стороны, — приподняли и — едва не уронили…
Люди такими тяжелыми не бывают.
Однажды по большому секрету я рассказал бабушке о том, что ее муж прибыл из космоса. В конце концов, тайны существуют для того, чтобы доверять их надежным, проверенным людям. Бабушка покачала головой и укоризненно посмотрела на меня.
Не веришь? Пойдем, я покажу тебе!
Дедушка смотрел телевизор. Я подкрался к нему сзади, бабушка остановилась в дверях. Я легонько придавил пальцем пятнышко на его затылке.
Он остался сидеть как сидел — неподвижно уставясь в экран. Бабушка молча наблюдала за нами. Я обернулся к ней: ну что! видишь?
Встал между дедушкой и телевизором. Помахал рукой перед его носом.
Смотри, я его выключил!
Бабушка молчала.
Подошел и подергал ее за рукав. Заглянул в глаза.
Она не двигалась. Не дышала. Глаза смотрели в одну точку.
Бабушка!
Она не ответила.
На ватных, подгибающихся ногах я поплелся в спальню и прикрыл за собой дверь. Забрался под кровать. Хотел было заплакать, но не мог: разинув рот — как рыба — я захлебывался, глотая пыльный колючий воздух. Мне было очень страшно.
Дверь отворилась, меня — маленького, скорчившегося в три погибели — выволокли на свет.
Что ты, глупенький! Это всего лишь родинка. Родинка! Мы пошутили. Не бойся.
Я наконец расплакался — горько, тоскливо, навзрыд.
Старый мудак, сказала бабушка.
Ты тоже хороша, спокойно ответил дедушка.
Я плакал и все никак не мог остановиться.
Ничего страшного, сказал дедушка. Ему это пойдет на пользу.
Что пойдет на пользу? Идиот! — закричала бабушка.
Но он оказался прав: мне это и в самом деле пошло на пользу.
С тех пор я знаю, что вещи никогда не бывают такими, какими кажутся на первый взгляд.
САСПЕНС
Этой историей я обязан Шаю Бен-Порату, израильскому издателю и поэту. Мы обедали в «Ар-Кафе» на бульваре Ротшильд и говорили о литературе беспокойного присутствия. Я отстаивал прагматичную точку зрения, заимствованную у китайских алхимиков, которую можно свести к тезису о балансе сил в организме (по случаю бегло пересказал даосскую теорию 'трех трупов'). Шай высказался в том духе, что, мол, в готических рассказах нас привлекает не ужасное как прекрасное само по себе, но та степень свободы, которая появляется в результате последующего «прорыва», не сам страх, но то, что 'вокруг страха'. Выход (пусть даже опосредованный, понарошку) за пределы безопасного пространства на время расширяет действительные границы пространства — видимого и осязаемого.
Я задумался над сказанным и в конце концов попросил привести пример, чтобы окончательно понять, что он имеет в виду.
— Посмотрите на нее, — ответил Шай, указывая взглядом в сторону симпатичной секретарши, делившей столик с немолодым бизнесменом в очках, смутно напоминающим актера Ника Нолте (судя по всему, он был ее боссом), — и представьте, что за фасадом кукольной внешности скрывается чудовище.
— С легкостью, — ответил я не задумываясь.
Шай бросил на меня взгляд, полный лукавой иронии, поправил очки (жест характерный для него, на мгновение сообщающий физиономии удивительно трогательное выражение) и продолжил:
— Однажды она появилась в приемной частной адвокатской конторы и предложила свои услуги в качестве секретарши. На самом же деле ее интересовал хозяин — преуспевающий адвокат. Она намерена его погубить.
Девушка, о которой шла речь, наклонилась к «адвокату», — на мой взгляд, слишком низко, чтобы придерживаться прежнего мнения о природе их отношений. Тем не менее я решил поддержать игру:
— Тут требуется пояснение: скажем, предыдущая секретарша за несколько дней до этого умерла при таинственных обстоятельствах…
— Вы предпочитаете легкие пути, Дмитрий.
— И кстати, должна быть какая-то разумная причина…
— Причина?
— Она решила его погубить, но почему?
