Марина Воробьева
Быть трубачом — так трубачом
— Черт! Ну кто там с утра трубит?! Я такой сон видела, а теперь забыла.
— Да ангел трубит, кто ж еще? Не обращай внимания, он часто трубит.
— Тренируется?
— Вряд ли, скорей болеет. Мания величия это называется. Человек хочет быть Наполеоном, а ангел трубачом, бывает.
— А. Тогда ладно. Только почему здесь?
Анька подошла к окну. За окном была желтая тьма, все в песке.
— Опять хамсин, как он трубить начинает, так сразу желтое небо и воздуха нет. А что если конец света — это и есть один большой хамсин навсегда?.. Ну ангел так ангел, я в душ, а ты — кофе.
Желтое небо покапало дождем и перестало, капли высохли за пять минут, как и не было. Потом с неба вдруг просыпалось несколько снежинок, наверное, привиделось от жары. Сейчас Анька выйдет и не поверит, что шел дождь. Теперь он играет «Цыпленок жареный», интересно, кто он, ну не ангел же трубит такую ерунду, в самом деле.
Анька выходит, завернутая в желто-бежевое полотенце, как раз в цвет неба, думает Давид. От этого полотенца на зубах заскрипел песок, Давид отвернулся и пошел снимать кофе с огня. Он всегда ставил джезву на огонь и уходил в комнату читать новости в интернете, но кофе не убегал и терпеливо дожидался, пока Давид подойдет, разрешит ему чуть-чуть подняться и тут же снимет с огня.
Анька скинула полотенце на пол, но одеваться не стала, села за стол, взяла чашку и греет ее, придерживая снизу ладонью, как рюмку коньяка. Давид берет полотенце двумя пальцами и кидает в стирку. А желтый песок все скрипит.
— Слышишь, в дверь стучат. Иди оденься, я открою.
Анька нехотя поднимается, не выпуская чашку из рук (и как она может держать такую горячую), медленно идет в комнату и насвистывает. Давид с трудом разбирает в ее свисте песенку про цыпленка, слуха у нее нет, не сразу поймешь.
Надо будет спросить соседей, кто это трубит, и пойти разобраться, а то даже в субботу эта дудка воет с восьми утра.
В дверь стучат, почти царапаются, тихо и нерешительно, Давид открывает, за дверью кто-то незнакомый, огненно-рыжий, с лицом цвета неба в хамсин. В левой руке у него труба, которую он стыдливо прячет за спину, но рука за спиной раскачивается, и труба выглядывает.
— Вы можете не прятать трубу, я вижу. Это вы сейчас играли?
Рыжий молчит, но руку опустил.
— Я вас спрашиваю, это вы играли? Зачем вы пришли? Так и будем молчать?
— Я думаю, я не молчу. — Голос у рыжего оказался почти девичий. — Ты разве не слышишь?
— А ты и правда сумасшедший. Ты кто?
— А, ну да, ты не слышишь. Ты сам сказал, кто я. Я ангел с манией величия. Я хочу быть трубачом. Только у меня пока не выходит, когда я играю, небо темнеет и то хамсин, то дождь, а то и вовсе зима. Я никогда заранее не знаю, что получится.
За спиной Давида стояла Анька, она так и не оделась, успела влезть в джинсы, а сверху ничего нет.
— Давид, не смотри на меня так, я не могла пропустить живого ангела, да и чего стесняться?
— Правильно, нечего, — сказал ангел и протянул Аньке трубу. — Попробуй сыграй.
Анька взяла трубу, повертела в руках.
— Не умею, да и слуха у меня нет.
Она хотела отдать трубу, но рыжий не взял. По-детски спрятал руки за спину и замотал головой.
— Нет, теперь ты на ней играешь, попробуй!
Давид почувствовал тошноту, было слишком душно, голова кружилась, ему казалось, что и труба из песка, но Анька потянула ее в рот. Подула и заиграла чисто и правильно какие-то африканские напевы, а потом Баха, Давид как раз вчера слушал диск «Бах в Африке». Воздух остановился совсем, вместо воздуха был только песок.
— Ты играешь лучше меня, — подумал ангел. — Ну, я полетел?
Анька услышала и ответила, продолжая трубить: — Лети, дорогой, пока! Пусть будет сегодня хамсин, ух какой хамсин, ты так не умел.
Рыжий исчез, Анька заиграла «Степь да степь кругом», она играла, а тем временем на ее спине прорезались крылья. Это было совсем не больно, только щекотно и смешно.
Арабский кофе
Арабский кофе лучше всего получается на горячем песке, но можно и на плите. Сначала в джезве растапливают сахар (кладут в пустую джезву и нагревают), потом наливают холодную воду до половины, в воду кладут кофе из расчета шесть чайных ложек на чашку. Можно положить меньше, но тогда у вас не получится настоящий арабский кофе. Как только кофе начинает подниматься, джезву снимают с огня и доливают холодной воды. Теперь можно добавить кардамон. Когда кофе поднимается во второй раз, в него наливают четверть ложки родниковой воды. После этого можно пить.
Алексей Толкачев
Больше семи, меньше восьми
И кофе не согревает. Надо было взять с коньяком. И черт с
