вспомнили, что намедни в окрестностях видели странного помешанного бродягу...
Мои родители считали Марту виновницей. Меня это огорчало - ведь я сам, добровольно пошел за ней и не испугался в темном лесу... по крайней мере, не очень боялся. А теперь она сидит под замком, мне же все улыбаются как ни в чем не бывало.
Наконец ее выпустили.
Подружка моя вовсе не выглядела раскаявшейся или поникшей. Только стала задумчивей и отказывалась играть в жмурки или кататься на качелях; забывала ловить мяч, останавливаясь с поднятыми руками и глядя на что-то, мне недоступное.
- Ничего не выходит, - сказала Марта. Стрекот заполнял сад, пахло сладко и умиротворяющее. - Я пыталась. Думала, они отстанут от меня...
- Кто?
- Они... помнишь, я говорила? Там, в лесу, я чувствовала их дыхание, видела горящие глаза. Зачем только нас отыскали!
- Неужели ты правда хотела, чтобы тебя сожрали в чаще? - меня передернуло, как наяву я увидел горку белых костей под кустом, непроходимую глушь, услышал зловещие крики совы...
- Если бы удалось не испугаться, они бы лопнули как мыльные пузыри!
- Но ты же боялась.
- Я думала о подземной стране, об огромных бабочках, у них крылья как радуга. Я стала бы там королевой!
- А родители?
- Что родители. Они - здесь, - равнодушно сказала моя подружка. - И знают, кто за мной охотится. Наверное, даже видят.
- Но они тебя любят! - В этом я не был уверен, но когда меня ругали мама и папа, потом всегда следовало: 'Мы же любим тебя, все для твоего же блага!'
- Может быть. Но им приятней будет, если однажды меня заберут те, голодные, чем увидеть летящей в золотой короне под облаками. Потому что хорошие девочки так себя не ведут. Хорошие не летают, а чинно ходят, приседают перед старшими и не роняют варенье на платье. А когда за мной явится посланец с луны или из подземного королевства, он даже не заметит ваз и тарелок и перебьет все до одной. Представляешь гору осколков? Родители боятся этого больше всего на свете.
- А я? Я хочу играть с тобой вместе. Даже в лес ходить, если надо!
- Ты тоже не веришь в лунных кузнечиков, - Марта вздохнула, запустила персиковой косточкой в изгородь.
Когда в близлежащий городок приехал цирк, Марту простили окончательно: мои родители уговорили соседей не сердиться на непутевую дочь. Нас обещали свозить на представление, а старших интересовала ярмарка.
В этот вечер я приболел и не выходил из комнаты, предвкушая завтрашнее удовольствие.
Всю ночь мне снились акробаты, гибкие, будто жгуты из резины, тигры, похожие на зубастых бескрылых ос, танцовщицы на проволоке, держащие в руках крошечные зонтики из разноцветной фольги.
После завтрака, после ненавистного горячего молока подружка забралась в мою комнату через окно. Она редко так поступала - только когда хотела поделиться чем-то особенным и не желала ждать ни минуты. Мне пришло в голову: если ее увидят, все опять рассердятся. Но уже было поздно, девочка подтянулась и перевалилась через подоконник, не боясь ушибиться.
- Я расскажу тебя тайну, - Марта склонилась ко мне, глаза ее блестели, щеки раскраснелись. - Сегодня в зеркале я видела тех. Они подкрадывались сзади, думая, что я ничего не замечу. Но персики шепнули мне волшебное слово, теперь я ничего не боюсь! Ты рад за меня?
Я очень хотел обрадоваться, но мне стало так грустно, как не было никогда. И даже страшные существа, крадущиеся в зеркале за Мартой, не испугали.
- А что за волшебное слово? - спросил я, чтобы развеять грусть. Но моя подружка загадочно улыбнулась:
- Я скажу тебе после. Может быть. А может, и не скажу, но ты все равно поймешь. Только это секрет, понимаешь?
Потом ее позвали одеваться. В бледно-розовом платье с кружевным передничком подружка моя напоминала сахарную вату на палочке, а не живую, бойкую девочку.
За нами приехали родственники родителей Марты, на широкой и длинной машине. Сухопарые и вежливые, они близоруко щурились, разглядывая нас сквозь толстые стекла очков, и казалось, были удивлены тем, что дети прилично одеты, не кусаются и не бросаются грязью.
Уже по дороге к автомобилю Марта воскликнула, что забыла нечто очень важное, и помчалась назад, по квадратикам плитки и вверх по ступенькам крыльца. Миг - и она уже держится за ручку входной двери, еще миг - исчезает за дверью.
Приезжие родственники недоуменно переглянулись, родители Марты тщетно старались скрыть смущение.
Когда прошло пять или десять минут, за Мартой отправились в дом, но ее не нашли. Садовник, работавший на заднем дворе, клялся, что девочки не видал. Марты не оказалось ни на чердаке, ни в погребе.
- Я ожидала подобной выходки. - Мать моей подружки мяла в руках платок. - Зря вы уговорили ее простить. Это сущее наказание, а не ребенок. Пора отдать ее в закрытую школу.
Мои родители чувствовали себя неловко. Наверное, они думали, что уж их-то сын умеет себя вести и никогда не опозорит семью.
В цирк я тогда не попал. Но не слишком расстроился. Меня тревожило другое: вдруг до Марты все же добрались те, кого она так боялась? Потом вспомнил ее ликующий взгляд утром, когда она буквально свалилась в мою комнату, - и успокоился.
Полиция обшарила дом и окрестности, они вывернули наизнанку каждую травинку и каждый камешек, но следов Марты не отыскали. Я-то догадывался, куда она делась, но взрослым не говорил.
Деревья в саду молчали как рыбы; сколько б ни шелестели под ветром, стихали, стоило мне подойти. А я все ждал, что они шепнут волшебное слово и мне. Но, наверное, мне оно не было так отчаянно нужно - ведь за мной никто не охотился ни здесь, ни по ту сторону зеркала. И даже родители смирились с тем, что их сын так и не полюбил молочные пенки, а повзрослев, не научился завязывать галстуки.
Теперь у меня свои дети. Я не рассказываю им страшных сказок - ни днем, ни тем более на ночь. Про Марту не говорю тоже, но они откуда-то знают и про лунных кузнечиков, и про персики, и даже про норку суслика под холмом.
Мы живем в том же доме, чуть постаревшем, но по-прежнему бодром. На чердаке - дети боятся туда ходить - часто слышатся скрипы и шорохи. Но я однажды видел на чердаке солнечный зайчик: он крался по стенке, хитро улыбаясь, совсем как моя подруга детства.
Теперь я знаю, что она здесь, и порой, когда мы все уходим из