вагон на два предложения позднее своего места. Максимов примеряется к ближайшей морде, которая ему не нравится. Праздник литературы!
И в этот бедлам застенчиво торкается пополнение. В дверях встает, как портрет джигита в рамке, парень с необыкновенно выразительным кавказским носом. Такой руль. Паяльник шнобелевич. Багратион отдыхает.
Сквозь дым битвы и гам славы он безнадежно выцеливает орлиным оком свободный стул. И планирует к нему на любезных крыльях. И два Яши хотят его гнать. Это Нюмин стул. Занято. В туалет отошел.
— Ба! У нас гость! — возникает Нюма и хватает пролетающую официантку за ближнюю выпуклость. — Раечка, стульчик организуй нам. — А двум Яшкам делает рожи: молчать, пьяные идиоты!
И они переглядываются, как аборигены, которые хотят съесть Кука. И расцветают циничным дружелюбием. Легко знакомятся, церемонно трясут руки.
— Не хотите ли рюмочку? — радушно приглашают щедрые москвичи. И доцеживают сиротские капли. И выжидают испытующе.
— Сейчас я закажу, — объявляет гость и гордо зовет официантку. Официантка его гордость игнорирует профессионально. Официантка, как публичная мать, реагирует на плач только своих.
И Кавказ вовлекается в прогресс, то бишь разделение труда. Два Яши с Нюмой держат на коротком поводке официантку, а сын гор цитирует меню бесконечно, как эпос. А они корректируют этот арт-огонь по кухне в сторону эффективности.
И дают понять небрежно, что вообще-то они знаменитые московские поэты. С Олимпа спустились поужинать. Не хрен собачий.
— А тебя сюда, Руслан, каким ветром занесло-то?
При этом Руслан интересует их только со стороны кармана, где деньги лежат. Его жизнь — его проблема. Кого колышет чужое горе. Москвичи живут собой, и то трудно. Руслану по закону гор положено платить. Его допустили в святая святых — ЦДЛ, и поэты с ним как с равным.
— Покушать захотел, дал швейцару денег, он пустил. Нигде мест нет, а.
Ну, есть у размашистых выпендрежных кавказцев этот невинный снобизм: совать бабки швейцарам и проникать в разные закрытые места, чтоб среди столичной элиты гульнуть с размахом, засылая иногда бутылку за столик соседствующих знаменитостей. От широкой души и в знак большого уважения. Это ты, Руслан, удачно зашел. В самое то место. И в нужный момент.
Скромностью и щедростью горец приятно располагал к себе. Закосевшим друзьям хочется сказать человеку приятное. Ничто человеческое халявщику не чуждо.
— Руслан, — благосклонно интересуются они, — ты откуда родом, милый юноша? — И тут же забывают вывихнутое слово, обозначающее точку на Кавказе, о которой они никогда не слышали и не надеются услышать впредь.
Как ни расширяется сознание пьяного человека, оно не в силах вместить подсознание поэта. Желание влечет нас железной рукой с татуировкой «необходимость». Иллюзия свободы — это опиум для бедных.
— Рус-слан, — интересуется Яша-2, — а поэты в вашей... — и замедляется, мучительно ища необидное слово... — в вашей маленькой стране есть?
— У нас все поэты! — пылко отвечает Руслан. — Но пока нет.
— А... переводчики?.. — спрашивает Яша-1.
— Переводчиков тоже нэт, — коротко вздыхает Руслан.
— Дю перфэ, — заключает Нюма.
-Что?
— Нет в мире совершенства, — вздохом завершает Нюма этот дивный диалог из «Маленького принца».
Наступает та отвратительная стадия пьяного безобразия, когда поэты не контролируют себя и принимаются читать стихи. Три бояна вещих, три хитрожопых поросенка, три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу, обрушивают на голову одиночки свой гений. Гений заунывен, депрессивен, напевен и гнусав, как принято. Авторская манера чтения есть форма мести поэта окружающим плебеям. «Вай-вай-вай!» — так обычно передаются в русском письме восхищенно-льстивые возгласы, издаваемые лицами щедрых смуглых национальностей.
И, переполнившись восторгом, сын гор ненадолго отплывает туда, где журчанье струй в тиши и прохладе настраивает на умиротворяющий лад. В туалет, то есть.
(— А вот и он, — проговорил Яша-2, неуверенно озаряясь.
Друзья осознавали ситуацию.
— Ну что — пробуем?.. — не всерьез спросил Нюма.
— Чего пробовать?! Трясти надо! — шепотом закричал Яша-1.
— Возможно, Бог есть, — умиленно сказал Яша-2, — и возможно даже, у него есть слух. И он внял нашей молитве...
Покорный слушатель всегда вызывает расположение поэта. Молчит — значит понимает.
— Только говорили — и вот. Если не он — то кто?
— Да может он неграмотный вообще? Альпийский козопас?
— Дурак ты? Если может прочесть слово «ресторан» — грамотней чем надо.
— А, попытка — не пытка, Лаврентий Павлович!)
Их абрек вернулся, в подражание Нюме цапнул официантку, получил шлепок по рукам и (для чужих) краткий пинок в голень, и обескураженно сел:
— Слушай, как ее позвать, понимаешь?..
— Слушай внимательно, — строго сказал Яша-Раз. — Ты грамотный?
— У меня образование, — с достоинством ответил горец.
— Ну-ка скажи, как на твоем языке будет река?
Руслан сказал. Воспроизвести по-русски друзья не смогли.
— А луна?
— Небо? Мать? Друг?
— Оружие? Битва? Могила? Храбрость?
Семантические ряды сыпались, как кубики из дырки в мешке со словарным запасом великого и могучего. Это приняло характер игры:
— Любовь? Целомудрие? Верность? Смущение?
— Старик? Дом? Поле? Колосья? Дерево?
— Ручей? Гора? Облако?
Поэтический лексикон слетал и кружился, как золотые листья с волшебного деревца Страны Дураков.
— Жизнь? Смерть? Добро? Зло?
— Ребя, — заключил Яша-Два, — он знает все слова.
— Знаю, — подтвердил Руслан.
— А написать их можешь?
— На чем?
— На бумаге!
— Конечно.
— Без ошибок? — въедливо допросил Нюма.
— Заткнись, идиот! — застонали два Яши. — Давно тебе корректор нервы не мотал?
— Подумаешь. Всего-то надо две тысячи слов, и хватит для их стихов.
— Значит, так. Руслан! Ты хочешь стать поэтом?
— Самым знаменитым поэтом на всем Кавказе! — уточняет Яша-2.
— Тогда бери еще бутылку коньяка КВВК, — приказал Нюма. — Сейчас мы тебе все объясним.
Они пинают друга под столом и бьют кулаком в плечо.
— За нашу победу! — ревет Нюма, и никто не обращает внимания, потому что двенадцатый час, и рев этот нам привычный. К полуночи литератор голосист, как леший на шабаше.
