ПрозаК (антология)

Гости сели за стол. Матильда наполнила рюмки. В полном молчании они выпили, закусили. И Матильда запела свою коронную застольную песню. Степан любил, когда она ее пела:

С времен давным-давно прошедших
Сказанье иверской земли
От наших предков знаменитых
Одно мы слово сберегли:
“Алаверды” — “Господь с тобою”,
Вот слова смысл, и с ним не раз
Готовился отважно к бою
Войной взволнованный Кавказ.
И шли мы прямо, гордо, смело,
Не ожидая череды,
Хвала погибшим, а живущим —

— …Алаверды, Алаверды, — тихо подхватили тетя Паня Вишнякова, Ксения Ивановна, Семен Аркадьевич, Эля и Николай Михайлович Карпухин. Дальше они пели вместе:

Нам каждый гость дается Богом
Какой бы ни был он земли,
Хотя бы в рубище убогом,
Алаверды, Алаверды.
Неугомонно ходит чаша,
И вплоть до утренней зари
С небес несется песня наша:
“Алаверды, Алаверды!..”.

Все так увлеченно пели, так самозабвенно. Всем уж давно перевалило за восемьдесят. И никто не удивился тому, что Степан вдруг сел на кровати, спустил ноги в тапочки, пошел на кухню, попил заварки из носика чайника — он любил пить заварку из носика чайника. У него и отец так любил пить из носика — тоже Степан Степанович, и сын его — Степан Степанович — тоже заварку любил так пить. Потом он вернулся обратно, лег и, как утверждают хмельные участники того знаменательного застолья, — весь изошел сияющими радугами.

43.

Как я узнала о смерти Матильды? Фаина по телефону в соседней комнате рассказывала сестре Аннушке:

— Знаешь, Матильда умерла. Пошла встречать Новый год со своими пирогами к Пане Вишняковой. Мороз был — жуткий. Пурга, ветер ледяной, а у нее ведь сердце… Она взяла нитроглицерин, положила в карман платья. Посредине пути ее прихватило. Она попробовала достать лекарство, но далеко положила — не успела. Когда ее нашли, пироги были еще теплые. Этими пирогами ее и поминали. А она, ты помнишь? разные сюрпризы в пирогах запекала — кому попадется, тому будет счастье. Мне в куске пирога от Матильды досталась записка:

Путник усталый!
В тяжелых и долгих скитаньях
Сядь на пенёк — съешь пирожок.
С моей легкой руки
Ты почувствуешь вкус
Беззаботной жизни.

44.

У Фаины было шикарное шерстяное платье — синее в белую крапинку. Она его редко надевала, шерсть грубоватая, оно кололось. Рачительная Фаина, у которой ничего не пропадало даром, говорила нам:

— Я это шерстючее платье надену в гроб.

У нее уже были наготове: платье, белье, косыночка, белые тапочки сложены в дубовом зеркальном шкафу и перевязаны алой атласной лентой.

— Если не умру на зимний солнцеворот, буду жить дальше, — она говорила нам. — День прибавляется, близится весна… Только бы дожить до этого момента.

Однажды она сказала мне:

— Кажется, колокольчики звенят.

— Я ничего не слышу, — говорю.

— Значит, это у меня в ушах, — сказала Фаина.

Она покинула свое тело двадцать первого декабря — в день зимнего солнцестояния.

Мы сами с мамой надели на нее платье, надели косынку и вдруг обнаружили, что в ее свертке — одна только белая тапочка.

Мы чуть с ума не сошли — искали. Мы перебрали все вещи в ее зеркальном шкафу. Просто не верили своим глазам. Фаина была чудовищно аккуратна! И как настоящий просветленный мастер, готовилась к смерти с самого рождения. Мы были изумлены. Мы снова и снова заглядывали под стопки выстиранных и выглаженных простыней и пододеяльников с вензелями Фаины, везде проверили, всюду, но белой тапочки не было нигде.

Фаина лежала — сияющая, безмолвная, безмятежная.

В конце концов она не выдержала и сказала:

— Ну и балбески же вы! Тапочка в тапочке!..

Это были ее последние слова.

45.

Вот вам россыпь историй про моих стариков. Повторяю, что это были люди выдающихся способностей, даже не люди, а переходные существа между человеком и богом, лишенные определенных внешних признаков, без корней, без истоков, без прибежища, без опоры, но они, полные жизни, зримые, подобные Луне, отражались в тысяче рек — во всей своей силе и чистоте.

Теперь, когда эта история подошла к концу, хочу от всего своего собачьего