Железная Маска и граф Сен-Жермен

парке. Когда ма­лютка впервые увидела Людовика, она... расхохо­талась. Изумленный король спросил:

— Почему ты смеешься?

— Потому что Вы как две капли воды — шести-франковый экю!

Эту монету с изображением короля простодуш­ная О'Морфи хорошо запомнила — она получала ее после каждой ночи с Казановой.

Так она сразу разоблачила королевское инког­нито. Но вскоре дурочка осмелела и стала дерзкой. На правах цветущей юности как-то безжалостно спросила монарха:

— Как поживают ваши старушки, сир?

— Ты о ком? — удивился король.

— О Ее Величестве и Вашей маркизе.

Король молча ушел из комнаты. О'Морфи в тот же день отправили вон из Оленьего парка. Свою супругу король глубоко уважал, Несравнен­ную маркизу любил. Он удалил ее из постели, но не из сердца. Но Несравненная и вправду стала стремительно стареть. Притирания перестали по­могать. Ибо, став сводней, Несравненная стала от­вратительна себе самой. Теперь все зеркала в ее комнатах в Версале были тщательно завешены чер­ной материей. Призванный на помощь Сен-Жер­мен объявил со вздохом, что сделать, увы, ничего не может, ибо у нее постарела... душа! Мадам де Помпадур поняла приговор... Она предпочла по­торопиться. Ее нашли мертвой среди траурных зеркал. При дворе все были уверены, что маркиза умерла от яда. На самом деле, она просто сумела заснуть... навсегда. Как заполучить такой благоде­тельный сон? Этому научил ее граф Сен-Жермен.

В тот день шел проливной дождь. Граф при­ехал во дворец тотчас после того, как маркиза за­крыла глаза. Но согласно этикету в королевском дворце не могло оставаться мертвое тело. Так что, торопливо накрыв простыней, ее понесли прочь из дворца. Вчерашнюю некоронованную королеву Франции, чей благосклонный взгляд ловили принцы крови, чью красоту воспевали поэты, то­ропливо выносили прочь, как подохшую собаку. Только граф Сен-Жермен шел за носилками. Ко­гда-то мокрая простыня в ванне облегала ее совершенное тело. И теперь под проливным дождем простыня так же нарисовала ее мертвую плоть. Король, стоя у окна, проводил глазами носилки, столь знакомое тело и шедшего за ними графа. И даже махнул платком вослед. «Это все, что я смог для нее сделать», — вздохнул Людовик. Он поста­рался забыть маркизу. Галантный король ненави­дел думать о неприятностях, он верил, что от этого появляются морщины. Единственной, кто позабо­тился заказать мессу по некоронованной королеве Франции, была королева коронованная — Ее Ве­личество Мария Лещинская, жена Людовика XV.

Интрига в галантном веке

После смерти мадам Помпадур Сен-Жермен остался без главной покровительницы. Конечно же, тотчас объявился могущественный враг. Пер­вый министр короля герцог Шуазель всегда дей­ствовал в союзе с мадам де Помпадур. И пока была жива некоронованная королева, первый министр был самым добрым знакомым Сен-Жермена. Он великодушно мирился с опасной близостью графа к Людовику, с дипломатическими поручениями ко­роля, которые Сен-Жермен выполнял, не совету­ясь с первым министром. Но тотчас после смерти маркизы Шуазель начал действовать. Сначала он убеждал короля, что граф — опаснейший шпион Англии. Но блеск бриллиантов, созданных графом, затмил наивную интригу. Через некоторое время Шуазель сообщил королю, что граф хранит ере­тические, развратные книжонки Аретино и про­клятые церковью «Ключ Соломонов» и «Пикатрикс», позволяющие вычислять влияние планет на судьбы смертных, вступать в сношения с духами и исполнять обряды черной магии. Это было по­серьезнее. Людовик призвал графа и показал ему донос. Граф расхохотался. Он объяснил, что эти книги написаны проходимцами, мало смысля­щими в астрологии. Держат их у себя шарлатаны вроде Казановы, чтобы завораживать ими просто­душных богачей. И хотя граф знает, как вступить в сношения с духами, он никогда этого не делал. Такое общение — самый верный путь угодить в руки дьявола. Что же касается книги великого Аре­тино «Сладостные сонеты», — это описание самых соблазнительных любовных поз. Ее всегда возил с собой великий Леонардо. Именно этот экземпляр действительно имеется в библиотеке графа, и он с удовольствием преподнесет его государю.

Он преподнес королю бесценный экземпляр, принадлежавший несравненному да Винчи. И Его Величество смог сравнить любовные фантазии Аре­тино с позами, которые были известны ему прежде. Все последующие месяцы девочки в Оленьем парке овладевали знаниями Аретино. Именно то­гда взбешенный Шуазель придумал воистину муд­рый ход.

Самое постыдное для легкомысленных фран­цузов — стать смешным. Шуазель нанял некоего ак­тера, умеющего великолепно имитировать голоса.

Здесь тяжелые веки месье Антуана раскры­лись, и в ледяных глазах загорелся огонь, и он ска­зал с удивившей меня ненавистью:

— Этот гнусный комедиант, этот презренный фигляр посмел ходить по парижским салонам, вы­давая себя за Сен-Жермена. Не знавшие графа с хохотом принимали россказни потешного мер­завца за чистую монету. Он быстро превратил в карикатуру монологи графа — его путешествия в прошлое. Голосом графа презренный шут заявлял: «Как же, как же, мы с Иисусом были очень близки. Но он был слишком романтичным и очень любил преувеличивать. Как сейчас слышу, он рассказы­вает эту потешную историю про семь хлебов, ко­торыми он будто бы накормил тысячи. Я уже тогда предупреждал его, что с такими выдумками он не­пременно плохо кончит...» Слушатели умирали от смеха. Презренные проходимцы Калиостро, Ка­занова — те, кто завидовал графу, — приняли уча­стие в поношении.

Казанова

Казанова был самый талантливый из них, са­мый обидчивый и самый злобный. Обожал афо­ризмы, придумал несколько великолепных... не брезгуя присваивать и чужие. Например, шутку Сен-Жермена: «Все твердят: «Уважайте старость, она делает человека мудрым... Но можно ли ува­жать следствие, если причина, его породившая, столь отвратительна?» Казанова был великолепно сложен, очень высок, но довольно дурен собой: толстый бесформенный нос плюхой висел на смуг­лом лице. Но в нем была такая гордость, такая вера в свою неотразимость, что она воистину завора­живала окружающих. Первый раз Сен-Жермен уви­дел Казанову в Опере. Казанова был в голубом бар­хатном камзоле, шитом золотом; смуглая рука в перстнях с крупными бриллиантами торчала из пены кружев. Он стоял, придерживая эфес шпаги, победительно разглядывая в лорнет ложи, точнее, впечатление от своего появления. Граф, проходя мимо него, усмехнулся и тихо прошептал: «Три из четырех — фальшивые... Это я о бриллиантах на ваших перстнях. Что же касается эфеса шпаги — здесь фальшивы все камни».

Казанова возненавидел его. И когда начались гонения на графа, венецианец поспешил осмеять его способность создавать алмазы и золото.

(Я потом прочел мемуары Казановы, он писал о Сен-Жермене: «Этот необычайный человек на самом деле прирожденный обманщик. Безо вся­кого стеснения, как о чем-то само собою разумею­щемся, говорит, что ему 300 лет, что он владеет панацеей от всех болезней, что у природы нет от него тайн, что он умеет плавить алмазы и из десяти-двенадцати маленьких сделать один большой, того же веса и притом чистейшей воды, и может создавать золото».)

Но граф проучил наглеца. Встретив Казанову, граф попросил у него жалкую монету в 12 су. После чего со своей постоянной вежливой улыбкой сказал:

— Я слышал, сударь, что вы не верите в мои воз­можности. Так вот, я обещаю на ваших глазах пре­ вратить эту монету нищих в золотую. Но если я сумею это сделать, вы дадите мне слово об этом рассказывать всем. Надеюсь, вы согласны?

Казанова понимал: попробуй он отказаться, граф тотчас вызовет его на дуэль. За Сен-Жерменом числилось множество отправленных на тот свет противников. Обычно во время дуэли граф читал любимый сонет Шекспира, нанося в конце сонета заключительный смертельный удар. Про­тивник успевал услышать: «Так храм разрушенный все — храм, кумир поверженный — все бог». Выпад! И соперник спешил к Богу!

Как нередко бывает с большими и сильными мужчинами, Казанова был трусоват. Он сам гово­рил: «Я слишком люблю жизнь, чтобы рисковать ее потерять». Казанова поспешил согласиться.