Наш Декамерон

Генрих был интурист и фирмач. Я уехала с ним в Голландию, в Хуэнвенбрюкен… город у них такой, простите за выражение.
Генрих был парень, который знал, что главное в жизни - это 'ход'. Он все время 'делал ход'. И вот он сделал такой 'ход': женился на мне. Сначала он ухаживал: каждое утро приносил мне дневник с очередной записью: '16 января. Видел ее. Люблю…'; '17 января. Шел дождь. Я ее люблю…'.
Наш роман состоял в том, что я говорила по-русски, а он ни хрена не понимал и балдел от моего темперамента. И писал в дневник: '19 января. Перепил, рвало. Я ее люблю…'
Правда, когда я вышла за него замуж, у него оказалась жена на девятом месяце. И еще у него оказался друг Майкл. Майкл был психиатр из Штатов. Он брал сто пятьдесят марок за беседу. Во время беседы он подсказывал 'ход'.
Вскоре у Генриха от жизни со мной появились проблемы - он даже начал ходить в носках по городу Хуэнвенбрюкену. Правда, у них улицы аккуратные и мылом вымытые - французской шампунью. Мы за нею в очередях давимся, а они ей тротуары моют.
Вообще страна чистая. Садики перед домами, тишина, только 'чик-чик' - слышно, как они стригут свои сады. Ну, естественно, наш садик я не стригла, и он здорово зарос бурьяном. Потом соседи приходили ко мне, стригли его сами - чтобы вид улицы не портил. А я еще выбирала, кому доверить стрижку.
Мой Фредди… нет, Фредди - это потом. Это уже в Мюнхене. А пока Генрих- компьюторщик, дерьмо в носках… Меня в первый же день от жизни в этом Хуэнвенбрюкене такая тоска охватила. Представляете: живу в Голландии - и каждый день в лес хиляю. А соседи, чуть солнце - бац в шезлонги, и морды кверху - загорать. Солнце у них, видите ли, редко. Справа сосед - лесник, слева - старик с супругой и котом. Всю ночь ловит этого кота: то ли бить хочет, то ли кормить.
Да, о чем я?.. И вот тут Генрих мой и взбесился и начал ходить в носках. Он, видите ли, стал банкротом.

- Я, - говорит, - с тобой банкрот в моральном, сексуальном (это уж точно, писька у него с муху) и в денежном отношении. Ты, - говорит, - слишком дорога для меня.

Вот в это время Майкл за сто пятьдесят марок и придумал для него 'ход'.

- Тебе, - говорит, - надо немедля развестись с русской сукой, а пока живи с тухлой голландкой, рыжей и грязной.

И вскоре узнаю, что мой идиот, точно, сделал такой 'ход'.

- Я, - говорит, - теперь живу с уборщицей из бара - настоящей голландкой.

Ну, тут я впала в транс: представляете, я для него, говнюка, Родину бросила, березки, маму, наркомана-мужа, который за-стрелился. Беру чемодан, почему-то кладу туда трусы Генриха и зубную щетку и начинаю звонить по странам. Сначала ка-кому-то миллионеру. Он старец, но у него пластическая операция. По виду ему семнадцать, а на самом деле семьдесят один. Когда его со мной знакомили, я точно поняла, что он на меня клюнул. Кстати, у него дом с бассейном. Звоню, и пока я своим ломаным английским объясняю деду, что и зачем, вдруг понимаю: а на хрена мне его бассейн? Я ведь все равно напьюсь с горя и обязательно утону в его бассейне. В конце концов я полетела в Мюнхен к Фредди. С Фредди мы встречались один раз, но он точно на меня клюнул.

Приезжаю - не узнает. Ну, я ему объясняю, где, когда и как у нас было. Потом немножко выпиваю и жду. Никаких приставаний. Ведет себя как джентльмен. Относит меня на руках на кровать и кладет. Ну, дебил - типичный немец. Переспали только на третий день. И потом каждый день в десять вечера он загонял меня ложиться спать: это у него режим, у немца проклятого. Но вообще-то он был хороший, Фредди. И главное, нормальный, в носках не ходил. Но я начала немного тосковать по Генриху. Вообще Генрих безумно напоминал мне моего первого мужа - художника и наркомана. Тот был красавец, но тоже с причудами. Очень любил плясать ночью. Соседка под нами трезвонит, чтобы он унялся. Уймется. Заснет. А в три проснется и решает, что надо позвонить ей, извиниться. Вежливый, интеллигентный. Ну, дальше все понятно. Однажды мы подрались, и так ему захотелось мне приятное сделать, чтоб помириться. Пока я спала, он принес мне в подарок кошку с помойки. И сунул под одеяло. Через день мы оба чесались и такие колтуны на головах - стригущий лишай. Ну, слава Богу, за ней усыпалка приехала, и мы вылечились.

Ну, возвращаюсь я в конце концов к Фредди… то есть, подождите - от Генриха к Фредди я уже прилетела в Мюнхен. Нет, это я из Мюнхена возвращаюсь в Хуэнвенбрюкен к Генриху! В саду все подстрижено, но в доме все перебито. В гостиной валяются бутылки из-под 'Мартеля', в уборной стоит замоченная гречка. Подумать только, эта сволочь стал без меня сыроедом, бросил уборщицу и начал жить с психиатром Майклом. Увидел меня - в слезы!

- Ну, - говорю, - Фред… то есть Генрих (я уже к Генриху прилетела)… Генрих, ты из них самый лучший.

Помирились. Сидит Генрих, жрет сырое, а вокруг него куча повесток в суд.