Через две недели Ася затосковала: она с ужасом дожидалась ночи, ей было плохо с Эрвином, так же плохо, как когда-то с К. И точно так же она его любила… любила днем. Американец смотрел на нее покорными глазами, и она его ненавидела! Эрвин пил все больше. На своем дне рождения он напился до потери сознания. И тогда Ася на его глазах начала целоваться с Сэмом Черным. Ее жгла плоть… Эрвин понял. Он хотел, чтобы ей было хорошо. Он поднялся в номер к Сэму Белому. Там у него начался приступ. Он умолял, чтобы ее не тревожили. Через час он умер от разрыва сердца. Ее вызвали в номер к Сэму Белому. Там лежал мертвый Эрвин. Она тихо засмеялась, а потом окаменела. Пришли из посольства, вскрыли его кофр, набитый деньгами. Она не видела и не слышала! Это был второй мужчина в ее жизни, которого она любила. Все, что было в их номере, она отдала в посольство, взяла только одежду Эрвина (потом она отправила ее К. в Воркуту). Три дня она не выходила из номера. Наконец ее выставили из 'Метрополя'. Она уже знала, что случится! Первый ее поляк, комбриг Ш., отец, писатель К., Эрвин - все они исчезли… Теперь пришла ее очередь. Вскрыли завещание Эрвина. Американец просил: 'В случае моей смерти в России бальзамировать труп, и пусть Ася сопровождает мое тело к отцу в Америку'. С ней началась истерика. Ей показалось, что он убил себя нарочно. Он знал, что она не хочет с ним уехать, спастись с ним живым. И он пытался заставить ее уехать с ним - мертвым. (Впоследствии Светлана С., которая всегда любила К. и ревновала его к памяти Аси, когда умер ее муж-индиец, бальзамировала его тело и увезла в Индию.) Итак, Ася пошла к профессору З. И тот бальзамировал американца. Труп лежал в холодильнике, а между странами шла переписка. В результате труп отправили к отцу американца, а Ася осталась. Эрвин не помог. Да и не мог помочь - ведь она была уже у цели. Она ждала… В это время ее мать, пережившая ленинградскую блокаду, засыпала ее письмами, типичными письмами времен ее детства. 'Я знаю, Асенька, ты живешь одна, и я об этом беспокоюсь. Но особенно меня беспокоит, что ты сейчас читаешь?..' Она переехала в Ленинград к матери - и начался финал. Она познакомилась с подонком - бездарным джазистом. Она содержала его, он ее бил, и она смертельно любила его: его смазливое лицо, бычье тело и главное - руки. Руки, которые ее били. Она достигла своего - она добралась до дна. Наконец ее арестовали. Она всегда боялась боли. И пронесла в камеру во рту стекло. Очень аккуратно она перерезала себе вены. Как и положено отличной студентке-медичке… После ее смерти в течение целого года джазист брал деньги у ее матери - для посылок Асе! И пропивал их со своими девками… Ей понравился бы такой конец ее истории… В 1956 году К. был реабилитирован, Ася тоже. Вместе с Асиным двоюродным братом К. получил ее вещи. Эти вещи они разделили. К. достались розовые трусики, заштопанные через край тюремными нитками, и черный берет, который она так любила. 'Хоть бы пожар, кража, болезнь - ну хоть бы что-нибудь, как у людей…' Рассвет надвигался за окнами, а покойник все, кажется, был недоволен. История про женщину тридцатых годов оставила его равнодушным. Он не хотел рока. Русский парень - он жаждал любви. - Любви!.. И только любви! - так объявил Лысый и Отвратительный и обратился за помощью к простому человеку.
Это был дед, прибывший с родины покойника - из дальней волжской деревни. Ну конечно же, это был он, наш состарившийся Иванушка-дурачок, представитель вековой народной мудрости. Ляпнет что- нибудь - глянь, и вышла вековая мудрость, которая всех нас переживет. Самый распоследний старый Иван-дурак, который знает некое слово, слово-надежу, мудрейшее наше слово!
Но дед был так пьян, что не смог ляпнуть слово-надежу. Пришлось прибегнуть к вопросам, чтобы припасть к роднику.
- Ну, дед, вспомнишь хоть какую историю про любовь?
Дед только захихикал. А потом сказал, что дело было на Балтике и он тогда пил что-то зеленое.
Потом дед замолчал, но мы все ждали слово-надежу.
