вдохновением, опьянением - писал статью против его (моей) повести. И сегодня, когда ее напечатали, с трудом дожил, пока она пришла ко мне! И я разложил газету перед нею. Молча. Она с испуганным изумлением, уже чувствуя, что там нечто страшное, начала читать. А я смотрел, как она читает. Удивление… испуг… непонимание… ярость… И тогда, закольцовывая сюжет, я с удовольствием объяснил ей все! Потом она валялась на кровати, тело ее содрогалось… А я… Я безумно любил ее в этот миг. И ненавидел… за ее отчаяние, за слезы… Она оплакивала его! Я знал, что нужно было сделать, и клянусь - она стала бы моей рабой. Но я не сделал. Я просто за-смеялся и выгнал ее. Я не смогу ей простить…' '2 5 а в г у с т а. Браво! Вчера опубликовали еще две мои статьи. Одну о театре - о постановке пьесы по повести Д. 'Любовь' в театре Ленинского комсомола. Толпа. Билетики спрашивают. Модный, модный писатель Д. …Меня встречали у входа: боятся! Молоденькая заведующая литературной частью - очень общительная и очень бойкая (прежде это определили бы словом 'наглая'). Сразу противно положила руку мне на плечо (терпеть не могу некрасивых женщин). И сказала заговорщически: - А вы совсем молодой!..
- Это вас удивляет?
- Но вы так разнесли прозу молодых и повесть Д. …
- А может быть, просто я другой молодой!
В ответ она засмеялась и уже совсем амикошонски втолкнула меня в директорскую ложу. Дверь в ложу захлопнули, и я услышал, как она небрежно сказала кому-то:
- В порядке! Это будет наш кадр!
Теперь самое смешное: спектакль очень понравился! Они убрали весь модерн, весь 'юморочек'. Осталась притча, вечная и грустная, о Юноше и Девушке. И осталась печаль. 'После любви люди и животные печальны'… Взволновало! Наверное, и потому, что никак… никак не могу отделаться от воспоминаний об этой дуре. Самое грустное: она перестала мне звонить (первое время часто мне звонила и молчала в трубку), но я делал вид, что не понимаю, насмешливо спрашивал: 'Кто это?' Короче, я так раздражен этим своим волнением, что разгромил спектакль с яростным энтузиазмом. Да, 'ищите женщину'!
Моя статья… Как быстро я овладел кошмарным птичьим языком рецензий! 'Потребность в искусстве героического накала, больших идей и общественно значимых тем… Социально значимый герой не рождается на обочине жизни… Уменье подменять истинную сложность жизни надуманными кон-фликтами (вроде пресловутого конфликта отцов и детей или порядком набивших оскомину брюзжанья и фрондерства перезрелых мальчиков - 'стариков')…' Ну, и в заключение: 'Снижение общественной значимости конфликта неизбежно ведет к снижению литературно-художественного уровня. И ярчайшее доказательство тому - обидная неудача талантливого писателя и театра Ленинского комсомола…'
Неужели все это писал обожатель Ренара и Пруста?.. А может быть, именно поэтому я смог? С таких высот, с высот Литературы - они все одинаковы: и Д., и его антиподы. Все равны! Все пигмеи! Короче, я становлюсь фигурой: борцом! 'Карфаген должен быть разрушен'…
Захотелось узнать реакцию Д. Позвонил ему, но он у нас, как всегда, в отъезде. Путешествует, пардон, - 'мотается'.
'1 9 6 … г о д а, 1 о к т я б р я. Позвонила завлитша. Почему-то ночью, когда все приличные люди давно спят. Сказала: - Вы зарезали наш спектакль!
Оказывается, после моей статьи органы культуры постоянно вычеркивают спектакль из репертуара. Короче, он не идет. Впервые чувствую вещественно - силу! Силу слова…
- Поверьте, мне очень жаль, - отвечал я, 'добрый старик' и 'наш кадр'. - Но, простите, не могу не высказывать свое мнение. Иначе искусство умрет, девушка.
Фантастическая банальность этой фразы особенно по душе. И еще. Мне нравится современный театр! Раньше у актеров были амплуа: один играл только героев, другой - только злодеев. Но современный театр постиг сложность жизни. Никаких амплуа! Сегодня он - Иуда, подлец, трус, а завтра - герой! Идеальный герой нашего времени. Да здравствует театр!' '1 9 6 … г о д а, 2 о к т я б р я. Произошло самое неправдоподобное. Я ей позвонил! Сам. И она (она!) швырнула трубку. Позвонил снова! То же! Звонил бешено, безостановочно! Она не подходила к телефону. Она, которая преследовала меня преданною любовью! Вымаливала свидание, как кусок хлеба! Звонила по сто раз на дню! Если я был занят - швырял трубку без лишних слов. И она звонила, звонила вновь. Она всегда была 'до востребования'. Ее звонок, мое слово - и она уже несется по городу. Жила она на другом конце города, и у нас была игра: я хронометрировал, за сколько времени она добиралась до моего дома после звонка. Как она была восхитительно бесстыдна и чиста в своей любви. Летели джинсы, блузка, она шагала через поверженную одежду своими точеными балетными ногами. Как металось в подушках ее дет-ское лицо: расширенные глаза и сведенный судорогой рот. И вот сегодня я решил с ней встретиться! Ну, просто так. Вру: был уверен, когда она меня увидит… И я ее встретил. Шла после работы. Увидела меня и… побежала! Как легко двигались ее ноги! Лань убегающая! Я бросился за ней. Она вбежала в магазин и встала в очередь. Я встал за нею. Ее
