Ивчиков (шепчет). Дерни меня за нос, пожалуйста. Колобашкин дергает.
(В ужасе) Это не сон!
Колобашкин. Но ты мне поверил?!
Ивчиков. Я, конечно, тебе поверил… Но все-таки дерни меня и за ухо.
Колобашкин дергает.
Ай! (В ужасе) Это правда!
Колобашкин. Я, Серафим Колобашкин, изобрел МАДАФ. Это не какая-нибудь там примитивная машина времени. Это — МУЗА. Потому что я изобрел ее для чего? Для писания пьес. (Глядя на обомлевшего Ивчикова) Бодрей! Краткое описание устройства МАДАФ: вес двенадцать с половиной килограммов. Работает от биотоков мозга. Порядок эксплуатации: задумываем мысль. МАДАФ, говоря образно, тотчас ее ухватывает. И из тьмы веков она выбирает историческое событие, отражающее твою мысль. Ну, естественно, переносит тебя в соответствующее время, где ты имеешь возможность наблюдать это событие визуально. Машина удобна в обращении. Ибо — первое: благодаря рычажкам Мефистофеля мы остаемся невидимы. Это дает нам возможность аккуратно и спокойно записывать события. Второе: не нужно знание языков, ибо МАДАФ снабжена переводным устройством Дюма-отца-два… Таким образом, налицо возможность удобно и быстро создавать исторические хроники. Как Шекспир.
Ивчиков. Только щипани меня еще разок… в бок.
Колобашкин толкает его.
Ай! (Почти рыдая) Это правда!.. Колобашкин. Итак, зачем мне нужен ты? Отвечаю: МАДАФ работает от мыслей. Я зол, я пуст, во мне что? Насмешник, демон- отрицатель! А это неплодотворно. В результате моих мыслишек МАДАФ несет сплошную чепуху о чувихах и домработницах Сократа… Ты добр. Ты возвышен. Ты историк. Ты чуешь материал. Ты можешь родить вдохновенную мысль. Мы перенесемся в события удивительные и прекрасные. Мы их запишем. Нас поставят все театры мира. Ура… Итак, сегодня ночью… (Почти поет) Ты попробуешь родить мне мысль.
Дикий грохот.
Не обращай внимания. При выключении мы попадаем в замок герцога Бургундского… У него сейчас упала лата…
Ивчиков (шепчет). Это правда.
Колобашкин. А теперь — баиньки. Пуск в три ночи. Надо выспаться. Кроме того, перед пуском мы отправимся на пару часиков в Дом ученых.
Ивчиков. Зачем?
Колобашкин (завозился среди проволочек). Я приглашен на юбилей. Но, главное… мне почему-то кажется… что там будет ОНА.
Ивчиков. Кто? Она?
Колобашкин. Ну… ну… Я знаю, ты готов в нее влюбиться. А тебе так не хватает влюбленности… Для окончательной возвышенности и вдохновения… А бабец она — что надо.
Ивчиков. Я прошу не сметь…
Колобашкин. Обиделся, обиделся, Геродот.
Ивчиков. Я никак не могу понять… Кто вы такой?
Колобашкин. В каком смысле?
Ивчиков. Человек или…
Колобашкин. Животное? (Засмеялся.) Ни то, ни другое. Точнее, и то и другое. Я — кентавр.
Дом ученых. Слева — раздевалка. Зеркало. Наброшены пальто прямо на барьер. Входят Ивчиков и Колобашкин
Колобашкин (читает объявление). «Юбилей — на втором этаже. Вешалки нет. Плащи бросаем здесь, по-студенчески». (Огляделся.) Как все демократично. О юбилей! Как отдохнуть душой сотруднику журнала Колобашкину? Это сказать несколько слов о юбиляре. Я в упоении. Я хочу тяпнуть речь. Я позволю себе сделать это! (Встает в позу) Редактор Зенин талантлив. Но он не любит скрывать этого, он открытая душа! Поэтому ему нравится, когда иные говорят о нем вслух, нелицеприятно, искренне: «Та-лант-лив!» Редактор — эпикуреец! Любвеобилен! Здесь сказывается широта его интересов. И кроме того, он — принципиальный человек! Да, во все времена он был таким принципиальным, вернее, настолько принципиальным… что во все времена ему было еще и хорошо! Чувство меры! С этим рождаются. Он родился именно с этим. А кроме того — отважен. Как он отважно и разоблачительно мыслит. Особенно в области прошлого. Я порой спрашиваю себя: «Колобашкин, сколь отважным ты хотел бы быть?» И отвечаю неизменно: «Я хотел бы быть столь отважным, сколь Вениамин Александрович Зенин — потом!»
Входит Зенин.
Мой друг Владимир — сподвижник в розыгрыше.
Зенин (торопливо). Ну, какие придумались розыгрыши?
Колобашкин. У нас с Владимиром — такая задумка: я иду в пожарную охрану, от вашего имени беру форму пожарного. И в разгар массовых возлияний я прошу научных работников освободить помещение в связи с учениями пожарной команды.
Зенин. Прекрасно! Только побыстрее, а то все закисают от скуки. (Уходит)
Колобашкин. А Кира Ивановна, между прочим, здесь…
Появляется Кира. С удивлением замечает Колобашкина и Ивчикова.
Колобашкин. Не ожидали? А мы так рады вас видеть.
Кира. Не говорите чепухи. (Ищет свой плащ)
Колобашкин. И вы собрались уходить?! Когда мы пришли?! Да мы уйдем вслед за вами. Вы, кажется, уже знакомы с моим другом Владимиром? Впрочем, есть люди, с которыми приятно познакомиться дважды. Владимир относится к их числу. Ах, как здесь прохладно. Зябко. Может, все-таки поднимемся наверх?
Кира. Я ухожу домой.
Колобашкин. Вы правы. Наверху шумно. Здесь тихо. Но зябко. Я принесу вам шарф… А вы пока поберегите моего застенчивого друга. (Залпом) Это такой редкий человек. Он говорит о людях только хорошее. Меня, кстати, этому тоже учили в детстве. Но я забыл.
Кира. Послушайте…
И Колобашкин исчез. Кира и Ивчиков остались вдвоем. Длинное неловкое молчание. Неслышно сзади появляется Колобашкин с двумя чашечками кофе в руках.
Колобашкин (шепчет Кире). Он.
Кира вздрогнула.
(Как ни в чем не бывало протягивает им кофе) Для вас. Вернусь через мгновение. (Вновь исчезает)
Ивчиков (вертит чашку; обжигается, она у него падает из рук). Я… я… (Замолчал)
Кира (усмехнувшись). Какая радость… Я встретила человека нелепее себя. Вдвоем мы составим чудную пару. Я как-то в зоопарке видела двух пингвинов. Было жарко. А они очумело хлопали крыльями — для прохлады, что ли.
Колобашкин (появляясь сзади, шепчет). Он! Он!
