Продолжение Дон Жуана

Дон Жуан (бормочет). … Открытьглаза… утром… после тьмы. (Очнулся.) Только мне надо где-то сменить костюм. Пропах ладаном… и кровь на воротнике. Этот мерзавец вечно хватается за горло… Ну, двинулись.

Лепорелло. Куда?

Дон Жуан. К тебе домой, естественно, я так соскучился по уюту.

Лепорелло. Ни за что. У меня жена, дочь-невеста…

Дон Жуан. Негодяй! Да как ты смеешь! Дом друга…

Лепорелло. Я все понимаю, но — нетушки.

Дон Жуан. Тупица! Я битый час тебе твержу, что женщины…

Лепорелло. Сударь, я вас знаю не одну тысячу лет… Сейчас они вам опостылели, а через час… Убейте, но домой не поведу. Хотите переодеться, идемте в фотографию!.. Сотруднички все равно на совещании по багету… Одевайтесь там, раздевайтесь, хоть на голове там стойте!

Дон Жуан. Осел! Ничтожество!

Лепорелло. Кстати, как обращаться к вам в этом веке?

Дон Жуан. Не понял.

Лепорелло. Ну, Овидий? Дон Жуан? Парис? Казанова? Или в этом веке у вас какое-нибудь новое имя?

Дон Жуан (подумал). Знаешь, все-таки Дон Жуан… Хотя, почему не Парис?.. Впрочем… век скоростей, ему созвучна краткость — Д. Ж. Зови меня сокращенно, Лепорелло. Это имя как бы новое и… вместе с тем… Д. Ж. — отлично!

Они расположились в той самой бездонной комнатке. Д. Ж. в черной куртке фотографа полулежал в кресле.

Как хорошо… Я так намерзся, Лепорелло. Ночь, холодище, а ты лежишь себе в дрянном камзольчике.

Лепорелло. А вы разве… не?.. (Жест под землю.)

Д. Ж. (с негодованием). Никогда!.. Страшно, ты сидишь, а за окном солнце… и вот будет то же окно, и вновь будет солнце, но без тебя! (Лихорадочно.) Главное — понять тайну!.. Ну отчего я без конца появляюсь… Может быть, старуха Земля тоскует, а? Ну, конечно! Старуха тоскует, а? Ведь точно? Земля — мать. И она любит меня, как блудного сына, а? В этом ее женское начало! Такого сына корят, но им любуются и ждут! Ведь так? Согласись, сколько моралистов ходило по земле: какой-нибудь Франциск Ассизский, святой Маврикий, Катон — кто их помнит? Специалисты… А останови на улице любого и спроси, кто такой Дон Жуан?.. Но тогда почему я исчезаю? Отчего?! (Он обернулся и вскричал.) Глаза! Там глаза!

Д. Ж. схватил лампу и осветил глубину комнаты и застыл: в свете становятся видны бесконечные портреты женщин. Они стояли в рамках, совсем будто живые. И какой-то почти наглостью было присутствие среди них толстой красавицы, которую Д. Ж. отверг в парке и которая теперь как ни в чем не бывало радостно улыбалась ему. Д. Ж. обвел глазами портреты и вздрогнул. Он увидел в стороне еще портрет, но только прикрытый материей. Мгновение он смотрел на него, а потом резко отвернулся.

(Указывая на открытые портреты.) Кто это?..

Лепорелло. Точнее, что это?.. Это наша продукция. Называется, сударь, „натюрель“ или „в натуральную величину“, один к одному.

Д. Ж. А отчего одни женщины, подлец?

Лепорелло. Сами удивляемся, сударь. Обычно в „натюрель“ у нас фотографировались чемпионы или генералы, а тут за неделю перед вашим появлением — вдруг пошли одни бабы… одни бабы! И все требуют в „натюрель“, в „натюрель“… А где взять багет? Я вон совещание…

Д. Ж. (прервал). А это что за мерзость? (Он указал на торчащие бумажонки в уголках рамок.)

Лепорелло. Это квитки, сударь. Там адресок указан, затем фамилия, имя, отчество.

Д. Ж. И телефончик, да? Какое нахальное, однако, местечко. Я назвал бы его донжуанское местечко. (Заорал.) Лепорелло, но как забилось сердце! Нет! Как забилось! Чу, пошла нежность! Целит, целит, мерзавец Амур! „О, сколько смертей перенес из-за тебя, миролюбивый Амур“.

Лепорелло. Сударь, никак начинается?

Д. Ж. (заводясь). Вон та… Первая с краю… На кого она похожа? Господи, ну конечно, Рим, двадцатый год до новой эры. „Ты, что готова создать тысячу разных причесок, ты, Кипосида…“ Лепорелло, живо неси ее квиток…

Лепорелло делает шаг.

Стоп! (Указывает на вторую.) Да это же Корина! Лепорелло, ты ее помнишь? „Стан так пышен и прям, юное крепко бедро“… Корина! Я изнемогаю!

Лепорелло. Нести квиток? (Бросается к портрету.)

Д. Ж. Стоп, мерзавец! (Разглядывает третью.) Где же я видел эту родинку над губой? Это же тысяча шестьсот двадцать шестой год, жена магистра! Надо опустить глаза — сердце разорвется. (Он опускает глаза с усилием, и тотчас его вопль.) Ноги!

Лепорелло (испуганно). Что случилось, сударь?

Д. Ж. Я узнал их! (Указывает на следующий портрет.) Они мне снились в гробу, эти ноги графини Реал де Монсарес!

Лепорелло. Сударь, а может, по граммульке?

Д. Ж. К ней! Тащи ее квиток! Немедля! О боги! Я изнемогаю!

Рука Д. Ж. мечется между портретами, и несколько обезумевший Лепорелло мечется за его рукой.

Стоп, болван… вон та еще прекраснее. О, радость нового лица! О, этот восторг, когда ты чувствуешь трепет зарождающейся страсти. Вот она еще чужая, и ты сам еще чужой для этих губ, для этих зубок, щек… и вот уже свершилось! Все уже живет тобою! И нет одиночества! (.Наконец его рука замирает перед портретом толстой красавицы.) Однако?! Неужто?! О боги! Маркиза де Тариф! Ты ее узнал, Лепорелло?

Лепорелло. Я ее узнал, но…

Д. Ж. Амур-предатель! Попал мне в сердце! Гляди — ей тридцать пять, как минимум, а как чарует! Это благородное вино, выдержанное временем в старинной амфоре. (Орет.) Хватай ее квиток и немедля к ней! Что ты уставился?

Лепорелло. Но, сударь… Час назад мы встретили ее в парке и вы соизволили определить ее „толстой курицей“.

Д. Ж. И ты это снес? Ты не удавил меня?! Сказать такое о подобной богине!

Лепорелло. Вы даже отметили, сударь, что она так толста — рукой не обхватить!

Д. Ж. А зачем?! Зачем ее обхватывать одной рукой, если у меня их две?! (Восторженно разглядывая.) Нет, какая мягкость линий! Никаких углов — сплошной овал! И при такой коже! Вот на ком надо жениться. У нее хороший характер — весела как птица! К ней, Лепорелло!

Лепорелло бросается к портрету маркизы де Тариф.

Стоп! Да подожди ты! (Кивнул на бесконечно звонящий телефон.) А почему у вас все время так мерзко звонит телефон?