Пьесы

Они дерутся. Катя отшвыривает его, и Он падает на землю — и плачет.

Катя. Как мне надоел этот детский сад!

Сережа. Ты меня совсем-совсем не любишь?

Катя. Я ненавижу тебя…

Сережа. Все! Все! Разведемся!.. Но что будет с Алькой?.. О ней ты подумала? Конечно, такие твари о других не думают!

Катя. Какое отношение к тебе имеет Алька? Сережа. Алька любит меня!

Катя. Неужели? Это по-твоему? Или она сама тебе сказала?

Сережа. Это я с ней гуляю. Это я ее кормлю, когда ты… спишь с очередным… Альку не отдам!

Катя. Отдашь, как миленький, отдашь. Это моя собака! Мне подарили ее на день рождения!

Сережа (благостно). Ну хорошо… Пусть Алька уйдет с тобой… Но где вы все будете жить?.. Он… Алька… Ты? Катя. Все! Этот мандалай так и не дал мне подышать! Сережа. Знаешь, что я подумал! (Растроганно.) Если вам с ним и с Алькой негде будет жить, живите в нашей квартире, а я уйду к старикам.

Молчание. Она вновь пытается дышать ритмически.

Скажи мне… Только одно слово: он…

Катя (орет). Что?! Что «он»?! Ты погубил мой сегодняшний бег…

Сережа. Он… не был с тобой?

Катя. Ну идиот!.. Ты что думаешь, это на бегу происходит?.. Или на лету, как у пчел?

Он хватает ее руку, целует.

Истерик! Сукин сын!

Сережа. Прости, я действительно немного спятил. Абсолютный «глюк»! Это еще оттого: понимаешь, мне показалось… что его жена… Ну ты помнишь ту историю… когда я увидел в одиннадцать лет отца с женщиной на даче… ну я тебе говорил!

Катя. Каждый раз, когда ты видишь любую смазливую старую тетку, ты объявляешь мне: это она! (Распаляясь) И это мне тоже — надоело! Все надоело!

Сережа (заискивающе). Ну не сердись… На этот раз точно — она… Я вдруг так ясно вспомнил ее лицо.

Катя. Правда, до этого ты говорил, что ее лица не видел.

Сережа. Но теперь мне кажется, что видел!

Катя. Ну, «крэза»! Полная!

Сережа. Я тебе никогда не рассказывал, что было потом… Какой стыд был — потом.

Катя. Неужели есть хоть одна постыдная вещь в твоей жизни, которую ты мне не рассказывал?

Сережа. Я пошел к матери. Она стояла на веранде… И я ей все… выложил…

Катя. Вот в это я верю! У тебя всегда — недержание речи!

Сережа. Не смей! Это подло!.. (Помолчал, продолжает) И вдруг она заорала: «Параноик! Тебя надо лечить!» Она орала, а я понимал: знает! И врет! Ей просто было удобно — не знать. Я понял: больше всего они боялись позора! И тогда впервые у меня появилась мысль. Вырасту и обязательно всех опозорю! Поняла?

Катя. Отлично поняла. Каждый год ты придумываешь новую версию, почему ты бездельничаешь… Теперь, оказывается, ты бездельничаешь потому, что с детства решил их опозорить, да?

Сережа. Если ты меня бросишь, запомни: я не буду жить! Я убью себя! Так и знай!

Катя. И это — было… Слыхали — тыщу раз!

Сережа. Не сердись! Ну пойдем купаться… Или хочешь — дыши!

Катя. Я не хочу дышать, я не хочу купаться, я ничего с тобой не хочу…

Уходят. Послезавтра, то же место. Михалев и Катя. Готовятся к бегу, надевают кроссовки.

Михалев. Ах, как хорошо… И небо сегодня какое…

Катя молчит.

Мы с вами встретились в шесть тридцать. Сейчас у нас семь часов двадцать пять минут… Значит, вы молчите ровно пятьдесят пять минут, я отметил.

Катя. Мне как-то все равно, что вы отметили, чего вы не отметили.

Михалев. Но я тоже молчал пятьдесят пять минут… Представляете, как мне было трудно?

Катя. Спасибо. За пятьдесят пять минут счастья. Без ваших отвратительных присказок и смеха… Я так боялась, что вы расскажете очередной анекдот… И в сотый раз скажете: «Но такой внимательный», и мне придется от отвращения прыгать на ходу…

Михалев (хохочет). Кстати, анекдот. Приходит человек к врачу, а у него обожжены оба уха. «Доктор, — говорит он, — у меня склероз… Я решил позвонить товарищу, а вместо трубки приложил куху утюг». — «Но у вас сожжены оба уха?» — «Это я вызывал к себе «скорую помощь»…» Ха-ха-ха.

Катя. Вы очень хотите, чтобы я убежала?

Михалев (скороговоркой). Не убежите. (Раздельно) Начали зарядку. Первое упражнение…

Катя. Я делаю свою зарядку!

Михалев (со смешком). У вас чуть-чуть неаккуратен воротничок! (Поправляет воротник ее рубашки, нежно касаясь пальцами ее шеи)

Катя. Давайте сразу договоримся: у меня нет эрогенных зон. Я фригидна. Так что без этих стариковских прикосновений. Вот интересно: какого черта я пришла?.. И так всегда: сделаю бессмыслицу — потом злюсь на себя.

Михалев. Ну! Ну! В вашем приходе… есть большой смысл… Недаром вы пришли так точно… (Засмеялся) Да вы сами все отлично знаете!

Катя. Может, поясните, чтобы я тоже знала, что я знаю.

Михалев. Плохо дышим! (Кладет руку ей на живот.) Животик недостаточно наполняем воздухом.

Катя (сбрасывает его руку). Послушайте, это уже…

Михалев. Без проблем! (Убирает руки за спину) Итак, почему вы пришли? Ну, во-первых, вам интересен я…

Катя. Только не надо! Что в вас интересного? Все, что вы скажете, я уже слыхала тысячу раз… Идешь по улице, тормозит «жигуль» и выходит… ну абсолютно ваша… (запнулась).

Михалев. Рожа.

Катя. Наглая рожа… Само собой, он — художник, которому необходимо, чтобы я ему попозировала, естественно, в его мастерской… или кинорежиссер, который так потрясен моей красотой, что возжаждал побеседовать со мною — естественно, в домашних условиях… Впрочем, что я вам рассказываю: ведь вы частенько пристаете на улицах к девушкам?

Михалев. Видите ли, это для вас улица — всего лишь улица. Это от сияющей молодости. На самом же деле улица — это астральное место. Только там возможна встреча