ему завидовать!
Лысый потный Каганович оглушительно захохотал, захлопал в ладоши. Он руководил чистками на периферии и только что вернулся, отправив на расстрел весь Ивановский комитет партии. В Москве его ждали хлопоты. Весной Ежов арестовал всех начальников железных дорог. Каганович, будучи наркомом путей сообщения, с готовностью отдал их на расстрел. Но Ежов расстрелял и вновь назначенных. После чего кадров не хватало, и Кагановичу на должности начальников дорог пришлось поставить проводников. В его отсутствие Ежов ликвидировал и тех. «Железный Лазарь», как его называл мой друг Коба, начал тревожиться за себя. Оттого сейчас хлопал с особым усердием.
В это время в столовую вошел сам Ежов.
– А мы тут о тебе говорили, Николай, – сообщил Коба, – и по-доброму завидовали тебе.
Непонимающий Ежов испуганно смотрел на него.
– Ну, давай, что у тебя там?
Ежов передал Кобе очередную папку со списками приговоренных.
– Здесь три тысячи сто шестьдесят девять человек, товарищ Сталин. Это разоблаченные и арестованные враги народа. Наше предложение: судить их всех по первой категории.
Коба молча протянул списки Молотову.
– Я уже читал, Коба.
– Ты прочел внимательно?
– Очень внимательно.
– Все-таки погляди, Вячеслав, там нашего Фудзи случайно нет?
– Нет, товарища Фудзи там нет, – ответил Ежов.
– Тебя не спрашивают. Зато есть старый знакомый Фудзи… и твой прежний дружок, Молотошвили, мерзавец Шляпников. Не забыли такого?
– Троцкистская сволочь, – отозвался Молотов.
Я промолчал.
– Ну что, рука не дрожит, Вячеслав? – веселился Коба. – Будем подписывать?
Молотов подписал.
– Хочешь тоже подписать, Лазарь?
Каганович, даже не посмотрев в листы, радостно, торопливо поставил свою закорючку.
После чего Коба начал внимательно проглядывать списки.
– А вот товарищ Пастернак здесь зачем? – спросил он.
– Отказался одобрить приговор врагам народа, военным. Все писатели подписали. А этот, контра, сказал: «Не я им жизнь давал, не мне отнимать», – пояснил Ежов.
– А ты, значит, уверен, что отнимать ее тебе? – усмехнулся Коба и вычеркнул Пастернака.
Ежов побледнел.
– Когда Ягода в первый раз арестовал антисоветчика Мандельштама, – начал Коба, – Бухарчик за него тотчас вступился. Говорит: «Арест произвел ужасное впечатление, ко мне приходили товарищи Пастернак и Ахматова. Волнуются!» «Ну что ж, – говорю, – проверим». И в его присутствии позвонил Пастернаку. «Оказывается, вашего друга посадили? Что же вы не обратились ко мне?» Молчит. Продолжаю: «Если бы моего друга арестовали, я бы не молчал – в набат бы ударил!» Молчит… А я опять интересуюсь: «Скажите, он и вправду мастер? Мастер?» «Дело не в этом», – отвечает. Чувствую, сильно в штаны наложил товарищ Пастернак. «В чем же дело?» – спрашиваю. «Хотелось бы с вами встретиться, поговорить… о жизни и смерти…» – Коба усмехнулся: – Нет, Ежов. Мы еще искусством как следует не занялись. Искусство у нас впереди. И будет проверяться бдительно. Такой Пастернак может тогда очень пригодиться. Зачем же сейчас попусту тратить кадры… И товарищ Шолохов пока ни к чему… – сказал он, вновь взглянув в списки. – Итак, у нас остались во врагах три тысячи сто шестьдесят семь очень неискренних, очень плохих человек, заслуживающих В.М.Н. – (высшей меры наказания). – Видишь, Фудзи, Вячеслав и Лазарь были за расстрел
…Уже потом я узнал: подпись давшего слабину Кобы стояла на трехстах шестидесяти таких списках – это почти сорок четыре тысячи человек.
Ежов собрался уходить, но Коба остановил. И на моих глазах разыгралась сцена в духе того воистину безумного времени.
– Не торопись, Николай. У нас здесь возникла серьезная проблема… Товарищ руководитель грузинской культуры нам не сумел помочь. Может, твой НКВД нам поможет? – Коба рассказал о споре. – Мы поручаем тебе, Николай, позвонить в планетарий и всё выяснить.
Ежов тотчас принялся звонить.
(Как я уже писал, тогда Коба окончательно поменял день на ночь. Вместе с ним перестали спать по ночам начальники всех учреждений. Естественно, директор планетария сидел на работе и взял трубку.)
– Это Ежов с тобой говорит… – (представляю, что с ним там было!) – Подойди к окну… Звезду видишь? Самая яркая, она одна такая… Н у, что это за звезда? Орион или Кассиопея?.. Он не знает, товарищ Сталин, – печально сказал Ежов.
– Директор планетария не знает звезд?
– Он не совсем настоящий директор, товарищ Сталин. Прежний директор и его заместитель… оказались активными вредителями. Мы сейчас подыскиваем новое руководство, пока назначили в директора нашего офицера.
– Интересно, как же они вредили? Звезды, что ли, воровали? – спросил добрый, справедливый Коба.
– Никак нет, товарищ Сталин. Они были связаны знакомством с сыном иуды Троцкого… Одна шайка- лейка.
Коба помолчал, потом сказал Ежову:
– Ну, действуй, что ждешь?
Ежов вновь набрал номер и начал давать по телефону инструкции директору:
– Тебе поручают очень ответственный вопрос. Немедленно выясни звезду по своим каналам… Что, совсем мудак, учить тебя надо? Спроси у какого-нибудь вашего выдающегося астронома… По телефону не надо – дело секретное… О звезде поспорили руководители партии. Пошлешь машину с письмом, там все кратко изложишь. Пусть так же письменно ответят на вопрос. Понял? Действуй!..
Веселый ужин продолжался…
Прошел добрый час, когда директор планетария позвонил в охрану, охрана перевела звонок в столовую, Ежов снял трубку.
Выслушал, стал мрачный.
– Ну что? – спросил Коба.
– Получилась ерунда, товарищ Сталин. Этот знаток-астроном оказался другом недавно разоблаченного астронома – бандита Нумерова. И, видимо, ждал. Знала кошка, чье мясо съела… Мы ведь ночью берем. Поэтому, когда в его дверь позвонили, старый хрен… от разрыва сердца. Но уже послали к другой знаменитости…
Пили, рассказывали анекдоты. В приятной беседе прошел еще час. И опять зазвонил телефон, и опять Ежов взял трубку, и опять стал смущенный, мрачный.
– Снова разрыв? – насмешливо спросил Коба.
– Никак нет, товарищ Сталин. Этот – ближайший друг все того же бандита Нумерова. Гнездо у них там осиное, видать… В окно увидел нашу подъехавшую машину. Тоже, наверное, ждал, паскуда. Когда наш сотрудник позвонил в дверь, он в это самое открытое окно…
– Полетел к своим звездам, – прыснул Коба. – Жаль, что не вверх, а вниз. Но все равно – вариант. Ты запоминай варианты смерти, Фудзи, все они лучше встречи с товарищем Ежовым, – и добавил добродушно: – Я думаю, отложим выяснение до утра, а то у нас астрономов не останется. Это всё, конечно, печально, с одной стороны. Но с другой, есть атмосфера для работы! Так, Ежов? Враг трепещет!
Под утро разъезжались…
