соляных кристаллов… разве что айсберги могут помешать, но в этих широтах они редкость, как говорил капитан «Титаника»…
— Ну, слезайте, пан Станислав, — велел водитель, останавливая машину под рампой. Манипуляторы тут же принялись бодренько перебрасывать контейнеры из кузова в разверстый трюм. — Доброго вам пути. Будете в Польше — передайте от меня привет родным краям!
Я спрыгнул с лесенки. Загремело под ногами железо, и откуда-то просыпались мне на рукав крошки ржавчины, марая и без того не слишком свежий костюм, в котором я миновал таможню в аэропорту Кеннеди, такую же в аэропорту памяти Исламской революции, пропускной пункт гелипорта Саны, Кенийскую лифт-станцию и пересадочную «Лагранж-2».
Чем ближе я подходил, тем ясней становилось, какие технические трудности приходится преодолевать колонистам. Соль стачивала краску, рапа прогрызала стальные листы обшивки. Я был бы удивлен, если бы баржи служили больше пары лет. Значит, их постоянно меняют… потому что денег на титан у местной администрации нет хронически, вечная беда любой провинции — безденежье. Однако странно. С энергией проблем нет, судя по размаху опреснительных работ. Тогда в чем загвоздка: в специалистах? Или подходящих руд нет? Так или иначе, сталь в здешних краях остается основным конструкционным материалом. А коррозия — проблемой. Я представил себе так же проеденный соленой пылью винт ховера… отлетающие под нагрузкой лопасти… на петляющей по склону дороге… Бррр!
Единственный человек на борту, он же капитан баржи — невысокий сутулый китаец, — едва глянул на экран, куда я услужливо вывел свои документы.
— Садитесь на место второго пилота, — бросил он. — Последняя машина грузится.
Я обвел взглядом рубку. Судя по всему, команда планировалась гораздо многочисленнее — я насчитал четыре пульта, с отдельными изолированными розетками вместо портов удаленного доступа. Сейчас половина приборов вообще не работала.
— Эта развалина… — пробурчал китаец, ни к кому не обращаясь. — Ее ремонтируют по частям, потому что снять катер с рейса нельзя — начинают жаловаться люди из Башни…
Он вытащил из-под кресла старенький видеошлем, подключил его к розетке на пульте.
— Мгм… — донеслось из-под забрала. — Держитесь.
Баржа дрогнула, потом с размаху впечаталась бортом в пристань и, отлетев, рванулась вперед.
Теперь я понял, почему это неуклюжее судно удостоилось столь гордого имени. Кто-то пристроил на нее силовую установку под стать орбитальному челноку, если бы кто-то в наше время еще строил шаттлы. Или лифтовозу. Многотонная туша неслась вперед, срезая мелкие волночки. За ней, точно за асфальтовым катком, оставался выглаженный след с двойной каймой из синей пены.
Китаец принялся что-то напевать — про небесно-золотых фениксов и глупых иностранцев, если я правильно его понял. Далеко не во всех колониях можно обойтись стандарт-английским, так что мне за время работы пришлось освоить едва ли не все основные языки Доминиона, не исключая и мандаринского наречия. Другое дело, что не всеми я владею одинаково свободно.
За неимением лучшего занятия я снова вызвал планетографический отчет и попытался проследить наш путь по карте. Выходило, что плыть нам недолго — на этом участке Узкое море имело в ширину не больше ста километров. Судя по той скорости, которую ухитрилась развить едва не над водой мчавшаяся баржа, мы преодолеем их не более чем за час.
И снова Габриэль поразил меня. Я видел карту, обратил внимание на отметки высот, заинтересовался геологической историей этих мест… но реальность оказалась внушительней.
Когда-то океан был шире. Во-первых, в нем было заметно больше воды — по оценкам планетологов, изначальный уровень моря был выше нынешнего километра этак на два с половиной. А во-вторых, разлом, ставший Узким морем, на протяжении последнего полумиллиарда лет неуклонно сужался. Некогда здесь находился величайший океан планеты. Но литосферные плиты надвигались друг на друга — поначалу быстро, потом все медленнее, но никогда не застывали совсем. Неумолимое давление тысяч миллиардов тонн камня ломало скальные основания, материк полз, точно бульдозер, поднимая все перед собой на базальтовые зубья. Камни громоздились выше и выше, скалы на холмы, холмы на горы, горы на хребты…
Все это я знал. А представить не мог. Вы когда-нибудь бывали в Чили? Или в Эквадоре? Там, где Анды прижимают людей к морю? Представьте себе этот железом окованный берег. А теперь уберите воду. Два с половиной километра морской воды, скрывающей то же самое. От вершин до берега — восемь километров с мелочью. Если вам так понятнее, возьмите Эверест и уберите от него Гималаи вместе с Индией, чтобы не мешали.
Мне только что казался внушительным склон, по которому мы спускались к Бэйтауну. По мере того, как поднимался из-за горизонта горный массив, я все ясней понимал, что есть истинное величие. Скалы на скалах, уступы на уступах, и за этими стенами поднимались следующие, голый камень — черный, сизый, ржавый и почти алый. Вдоль берега и вдалеке, на вершинах ближайшей гряды, за которой поднимались следующие, все выше и выше, виднелись оранжево-желтые полосы: местная растительность — первая, которую я увидал на планете. Должно быть, те остатки влаги, что буйное светило могло выжать из морской воды, конденсировались там, питая горные луга. А вот чего я не видел даже на самых высоких вершинах — это снега.
Хребет, возникший на краю материковой плиты, носил, если верить карте, название Непреклонного. Это показалось мне красивым, а главное — подходящим.
А еще я понял, почему капитан называл институт Башней. Серебряная струна, не больше иголки по сравнению с горными вершинами позади нее, тянулась в полыхающее небо. Типичное самодовольство службистов. Мне гораздо больше понравился городок, выросший вокруг пристани, в изножье небоскреба- компаунда: невысокие домики, бережно обнесенные оградками деревья на капельном поливе, единственный не то бар, не то клуб с гордым именем «Таброва Сечь» и соответствующим декором — чьи-то хрустально блестящие зубы под потолком, кадры из самой первой, непревзойденной «Дюны» в трогательных рамочках по стенам, коктейль «Кровавый барон», от которого у меня еще долго горела носоглотка и тревожно верещал в среднем ухе секретарь, пытаясь подстегнуть метаболизм алкоголя в печени. Аборигены поглядывали на меня презрительно и подобострастно.
На полдороге к основанию Башни мне пришло в голову, что от лифт-станции до Академии я добираюсь уже дольше, чем с Земли — до созвездия Геркулеса, и эта немудрящая истина поддерживала меня остаток пути. Подъемник брал только контейнеры с продуктами; мне оставалось вымерять шагами вырезанные в камне ступеньки. Впрочем, этот этап прошел без приключений, только пришлось посидеть немного не дыша, покуда концентрация углекислоты в крови не восстановится после излишне глубокого дыхания. С площадки, откуда открывался отличный вид на город, я заметил чуть в стороне от башни, почти на том же уровне, нечто вроде барачного городка, но мне и в голову не пришло поинтересоваться — что там находится.
Как часто бывает, при ближайшем рассмотрении небоскреб терял всякое очарование. Наскоро отесанные плазменным резаком, покрытые стеклянистой, оплывшей коркой плиты и скрепленными казались наспех. Чудилось, будто сейчас этот карточный домик осядет лавиной вниз по утесам. Впрочем, блистательные дримтауны, если к ним подойти вплотную, выглядят не лучше. Огни за бронестеклом горят в вышине, а у корней — сигнальные барьеры, и угольные сетки, и автопушки, нервозно поводящие стволами. Здесь хотя бы нет оружия. Барьер я прошел, когда ступил на территорию лифт-станции.
Перед самыми дверями я обернулся. Лестница петляла между утесами, вперемешку шоколадными и палевыми; камень слоился, осыпал под ноги пластинчатые крошки, точно корицу — те хрустели под башмаками. Горело синим пламенем небо, и жался к подножию злых холодных гор поселок внизу. Я пожал плечами и предъявил пароль интелтронике замка.
Двери распахнулись передо мной беспрекословно. Шагнув через порог, я вернулся в царство высоких технологий — из колониального захолустья в кусочек благополучного Ядра, занесенный сюда космическим ветром. Предупредительная интелтроника создавала вокруг меня индивидуальный островок комфорта согласно запечатленным в секретаре инструкциям — температура воздуха, влажность, освещенность, ароматизация… Хорошо, что я непривычен к подобным удобствам: юность провел в несколько менее цивилизованных местах, да и сейчас все больше на заданиях. Правда, солью почему-то все равно отдавало. Я украдкой повел носом: так и есть, от рубашки несет.
