плохо знаю т-физику, чтобы правильно задавать вопросы, а искать вслепую или вслух консультироваться у доктора Фукс — так я до второго пришествия провожусь.
Но если грузовой отсек полностью занят топливными баками, то для бомбы-прототипа места в нем уже не остается. Подходящий размер имели навесные контейнеры; для обычной баржи они составляли резерв грузоподъемности, переоборудованная, полагаю, могла поднять на орбиту и большую массу. Вот только контейнеров этих было два.
— Нас поймали на грандиозный блеф, — объяснил я на случай, если кто-то из моих спутниц не понял. — Тоомен и не собиралась взрывать лифт-станцию. Обе бомбы прицеплены к барже… и держу пари, контейнеры висят на отстреливающихся заклепках. Приспособлены для воздушной бомбардировки.
Еще бы понять чего.
Я отсоединил ласкер и убрал обратно в рюкзак. Все лишнее сунул туда же, оставив только кобуру от «хеклер-коха» на поясе и бесполезные блиссеры вместо напульсников. Рифленая рукоять пистолета скользила в мокрых от крови ладонях.
— Вперед, — скомандовал я, запуская пакет боевых программ.
Равнину расцветили причудливой формы цветные пятна — зоны видимости обзорных камер баржи, — и ноги сами несли меня по извилистой линии, огибающей их, точно в детской игре «не-наступи-на- камешек»…
Прямо на алую линию, прочерченную тактическим анализатором поперек поля зрения за долю мгновения до того, как игла тазера вонзилась мне в шею.
Засада.
Мускулы свел судорожный паралич, тело замерло в неустойчивой позе, прежде чем статуей унизительно завалиться набок. Наращенные мышцы попытались преодолеть сопротивление естественных, но, пока я пытался переключиться на режим кукловода, вторая игла вогнала дозу обезволивающего препарата в кровоток.
Лежа на плоской, обветренной поверхности скалы, я мог лишь наблюдать беспомощно, как поперек неожиданно синего неба проплывают ноги в легких брючках. Я отрешенно подивился стойкости противника — биоконтроллеры уже предупреждали меня, что пальцы рук повреждены морозом необратимо и требуется регенеративная терапия. На большее меня не хватало. Даже отдать неслышную команду секретарю казалось немыслимым усилием. Я мог воспринимать окружающее, осмысливать, но вот действовать — нет. Какое там! После такой дозы я стоять не смог бы, даже если прислонить меня к стенке. Хочется спокойно разлечься, пусть даже камень холодный и жесткий, и мечтать, мечтать…
Дьявольски сильные руки подхватили меня, будто ребенка, потащили-понесли мимо распростертых на земле тел моих спутниц, потом перевернули, зашарили в рюкзаке. Несколько секунд спустя ласкер глухо хлопнулся оземь, подкатившись к ногам державшего. Я тупо пялился на пару недоступных в колонии туфель земного производства, теперь ободранных и запыленных.
Туфли сделали шаг, потом другой. Ноги мои волочились на земле, взгляд безвольно уткнулся в землю. Мелькали трещины, щебенка, редкая поросль лишайника. Затем чьи-то ледяные пальцы ловко налепили мне на загривок пару мушек, и я успел только подумать, что это уже перебор, когда сознание покинуло меня окончательно.
Глава 10
Придя в себя, я открыл глаза прежде, чем успел сориентироваться в пространстве и времени — собственно, вначале открыл, а уже потом понял, что пришел в себя, потому что проведенные в отключке минуты не оставили в памяти никакого следа, по которому я мог бы узнать об их существовании, — и был за это жестоко наказан бьющим в глаза пучком света. Прямо надо мной полыхала синеватым бестеневым блеском потолочная лампа.
Зажмурившись, я машинально послал комфортронике команду пригасить свет и только тогда осознал две вещи. Во-первых, что виртуальной среды — киберпространства — вокруг нет. Во-вторых, что аплинк моего секретаря снова работает, хотя я точно помнил, что отключил его, прежде чем карабкаться на стену шельфового плато.
Мысли шевелились вяло. Что-то холодило левое запястье, вроде бы изнутри. Прижмурившись, я вгляделся в приподнятую руку. Ладонь и пальцы запаяны в полный биогеля прозрачный мешочек; иссиня- багровые клочья уцелевшей кожи чередовались с блеклыми пятнами матричного заменителя, кое-где отходившими от живого мяса, и на стыках по синеватому киселю распространялись красно-бурые волоконца сочащейся крови. Похоже было, что с моими руками поработал опытный врач. Рукав был закатан, а кожный шов — небрежно раскрыт.
Значит, кто-то копался в моем аугменте. Физический доступ. Я даже догадываюсь кто.
Где я?
На борту челнока. Тесная кабинка, причудливо скошенные стены — на орбитальных кораблях приходится экономить место не меньше, чем вес. И, конечно, комфортинтелтроники здесь не сыщешь. Для пробы я попытался подсоединиться к бортовому лосу, но получил отказ. Понятное дело: все коды, хранившиеся в моем мозгу, скомпрометированы, локальная сеть разучилась воспринимать их как действующие. Секретарь после встряски работал неустойчиво; одни программы отказывались подгружаться, другие вылетали самопроизвольно, так что я, поэкспериментировав немного, остановился на минимальной конфигурации. Еще не хватало, чтобы какой-нибудь алгоритм сработал сам по себе.
Странно, но контроллер показывал, что до фуги мне еще далеко. Должно быть, мозг воспользовался периодом отключки, чтобы перетряхнуть свежую информацию. Интересно, что мне такого ввели, что даже мой прославленный иммунитет ко всяким снотворным и наркогенам дал сбой?
— Да, вы заставили меня попотеть, — раздался у меня над ухом спокойный, невыразительный голос.
Я чуть не свалился с жесткой койки, пытаясь обернуться на звук. Линда Тоомен стояла в дверях, глядя на меня сверху вниз с презрительным любопытством, точно на допрыгавшуюся лягушку.
— Нет, я не читаю ваши мысли, — слегка успокоила она меня. — Но вы так разглядывали руку…
Только теперь до меня дошло, что, невзирая на сбои, мой секретарь в целом работает, как положено. Я ожидал, что в целях безопасности Ибар отключит половину функций… и если она этого не сделала, то я чего-то не заметил.
— Скажите, вы правда считаете меня вполне безопасным? — поинтересовался я, пытаясь встать. Чем дальше, тем сильнее становилось искушение расслабиться и включить режим кукловода, когда искусственные мышцы двигают обмякшим телом. Каждая жилка, каждый сустав вносили свою нотку в симфонию боли, исполняемую на моих нервах. Болеутоляющие уже не помогали — или барахлил индикатор, потому что уровень их в крови оставался якобы высоким.
— Возьмите свой пистолет, — приказала Тоомен. — Вот он лежит, на полке.
Я смерил взглядом рифленую рукоятку «хеклер-коха». Если бы на его месте свернулась клубком королевская кобра, мне было бы спокойней. В предложении агентессы я не то что чувствовал подвох — тот дружелюбной шавкой прямо-таки облизывал мне физиономию, требуя обратить на себя внимание. Но искушение было слишком велико. Я установил связь с интелтроникой запала: патрон в стволе, магазин полон — я заменил его, прежде чем карабкаться на стену.
Возможно, Тоомен предполагала, что я ткну в ее сторону пальцем и скажу «паф!». Не знаю. Меня учили, что нет ничего глупее угроз. Оружие берут в руки, только чтобы им воспользоваться.
Пальцы мои сомкнулись на рукояти пистолета с такой силой, что прозрачная варежка лопнула, обрызгав каюту биогелем. Боевые программы выплескивались из твердопамяти огненным потоком, изумрудные росчерки тактических диаграмм застили реальность…
И я с изумлением увидал перед своим носом огромный черный туннель. Только хорошая реакция не позволила мне нажать на курок. Вряд ли у меня хватило бы времени увидеть в глубине дула короткую вспышку, прежде чем пуля вышибет мне мозги.
— Браво, — скучно заметила Тоомен. — Вы повели себя в точности, как я рассчитывала. К вашему
