— Вы поняли все правильно, — согласился Адит. — Допустили только две ошибки. Вы решили, будто Лиет — это директор Этьенс. На самом деле Лиет — это я. И вы не поняли, почему был убит Сайкс.
— Так просветите меня. — Разговор приобретал сюрреалистический оттенок: трое, волею обстоятельств, смертельных врагов заняты дружеской беседой перед тем, как попытаться открутить друг другу головы. Боюсь, правда, что в рукопашной схватке с рават Адитом мне ничего не светит. А успею ли я выпустить все пули до того, как индус нащупает мою глотку, — большой вопрос.
— Проблема отношений, — пояснил Этьенс, зримо осмелевший, когда его начбез поднялся на ноги. — Вы искали мотив… имеющий смысл для Лиета. Но Конан был убит по приказу директора Сайкса.
— Директорат строил большие планы в отношении Габриэля, — продолжил раджпут. — Планы, которые не стоит выносить на всеобщее обозрение. Планета должна была стать научным центром и оружейной нового Доминиона. А заодно — полигоном для обкатки технологий тотального контроля над колонистами. Для этого — подозрительная гибель директорского племянника, бунт, аугвардия… Никто не ожидал от вас, что вы раскроете убийство Сайкса. Вы должны были потерпеть поражение.
Все сходится. Поэтому Сайкс-старший с таким сомнением встречал мои отчеты, поэтому в конце концов, невзирая на обычную процедуру, вытер ноги о мои рекомендации и бросил взвод боелюдей подавлять его же стараниями спровоцированный мятеж. А эту мысль перебила другая: как я мог ожидать от человека, приказавшего убить собственного племянника, ближайшую родню, раз уж от возможности иметь сыновей старый крокодил отказался… нет, не порядочности — это слово давно уже отошло в разряд устаревших. Не совести и не честности — непозволительная роскошь для штатных сотрудников, повод вызвать ребят из отдела уже не внешних, а внутренних расследований и прочистить нестандартному мозги. Слово, которое я искал, было — последовательность. Люди, спланировавшие эту операцию, были непредсказуемы. И это пугало меня хуже чумы. Попытавшись хотя бы представить себе, что должно было твориться в душе у Джонатана Джозии Сайкса, я заглянул в бездну хаоса, рядом с которой беснующаяся атмосфера Самаэля показалась бы кристаллической решеткой. Зачем? Что такого ожидал Сайкс-старший от грядущей катастрофы?
Потом луч света пронзил хаос, и я невольно зажмурился от его яркости.
Вместе с метрополией из Доминиона выпадало восемь миллиардов человек. На протяжении двух столетий рассеяния Земля оставалась перенаселенной клоакой, где ни драконовские меры контроля, ни давление моды, ни принудительная эмиграция не позволяли уменьшить численность… да, иначе не скажешь — популяции. Естественным следствием стали законы — принятые Колониальной службой и ее властью применяемые по всей Земле — о полном запрете на любые способы продления жизни. Соответствующие технологии развивались потихоньку — сугубо в рамках чистой науки, чтобы из стерильных выстехничных лабораторий перекочевывать в подпольные операционные. Я готов был прозакладывать двадцать два синтетических процента своего тела, что законы эти были бы отменены на следующий же день после разрыва лифт-связи с метрополией.
Сайкс-старший пожертвовал племянником, потому что сам собирался жить очень долго. Нет — старый крокодил не одобрял полумер. Думаю, он собирался жить вечно.
Интересно, мелькнуло у меня в голове, о чем он размышляет сейчас, сидя в неприступном центре управления, несуществующей уже организацией, на отрезанной от мира планете, сотрясаемой первыми волнами фазового сдвига? Должно быть, ищет ошибку в своих планах. Таким людям, как он, не придет в голову признать, что самая суть плана была ошибочной. Пожалуй, хозяева Катерины Новицкой поступили умнее, попытавшись превратить далекую колонию в анклав диссидентов… хотя неизвестно, как бы они повели себя, узнав о надвигающейся катастрофе.
— Спасибо, что объяснили, рават, — с тяжелой иронией перебил его я. — Ответьте мне лучше на последний вопрос. Мы подробно обсудили — почему случилось то, что случилось. Я хочу знать — зачем?
— Ради чего я пошел на это? — переспросил Адит, переступая с ноги на ногу особенным нервозным движением — так движутся боелюди, их переполняет энергия изотопных батарей. Как легко он обманул меня! И суставы у него не перебиты — пуля из «хеклер-коха» не переломит композитных костей даже при выстреле в упор.
— Нет. — Я помотал головой. — Зачем? С какой целью? Что вы — именно вы, раджпут из кулы Каччва, потомок богоравного Рамы, — надеялись получить?
— Искупление, — просто ответил индус.
Руки его непроизвольно огладили полы темно-красного кафтана… и я вдруг понял. Не знаю, каким образом раджпут заполучил первые аугменты — подозреваю, их было немало, иначе он попросту избавился бы от нежеланных наращений, — но с той самой поры вся жизнь его была посвящена искуплению воображаемого проступка. Раджпут тянется к славе и смерти, как цветок тянется к солнцу, но слава всякий раз бывала отравлена незваной помощью аугмента, а смерть все не шла. Адит Дев мечтал совершить подвиг — но какие подвиги могут быть в обществе, ориентированном на стабильность, в обществе, где все неординарное выносится на периферию мощным потоком эмиграции?
— Грех не смывают грехом, — проговорил я тихо. — Так вы своей цели не добьетесь.
А потом пути полубезумного от стыда раджпута и властолюбивого администратора пересеклись.
— Но никто не скажет, что Адит Дев отступил от своей раджпути, — пророкотал индус.
Приказ есть приказ. Он не отступит, сколько ни уговаривай. Сейчас он меня убьет, и я ничем не сумею ему помешать.
Перед глазами у меня вспыхнул таймер. Четыре секунды… Я не успел ни удивиться, ни понять, чья это работа… три секунды… а рефлексы, собственные и наращенные, уже сработали: одна за другой вбивались в оперативную память боевые программы, биохимические генераторы подали на синтемышцы повышенное напряжение… две секунды… дикая боль в отмирающих руках пробилась сквозь нейроблокаду, заставляя адреналин кипеть в крови… секунда…
У Катерины Новицкой не было оружия. Она сама была оружием. Два булыжника просвистели в воздухе, точно миниатюрные истребители, заставляя обоих колониальщиков выпасть из боевого ритма, чтобы уклониться, а следом за ними с валуна спрыгнула агентесса, сокрушительным ударом пробивая упрочненные ребра Этьенса.
Когда таймер показал «ноль», я начал стрелять. Мир сузился до предела: алые метки прицела на поле зрения, и мерный отсчет остающихся в магазине патронов: четыре… три… Проклятие, какие уязвимые места есть у этого монстра? Кости у раджпута — из керамики, между ребрами и по животу вживлена кевларовая прошивка. Метить в мягкие ткани и надеяться, что аугмент истечет кровью раньше, чем стопчет нас в кашу?
Глаза. Попробуйте попасть в глаз человеку, когда тот движется настолько быстро, что подстегнутое наркотиками сознание не поспевает за ним, когда взмах рукой или подлый резкий пинок распадаются на цепочку разрозненных кадров. Три последних выстрела, и магазин опустел; лицо Адит Дева представляло собой сплошное месиво под цвет кафтану, но один глаз оставался цел, зловеще поблескивая агатом из мутной кровавой каши.
Этьенс валялся на земле — оглушен или убит, у меня не было времени проверять. Оглушен: медленно поднимается, пошатываясь. Новицкая отступает под натиском Адита Дева, с убийственной точностью, невзирая на раны, размахивающего катаром — здоровенным ножом с поперечной рукояткой, благо настоящий раджпут никогда не расстается с холодным оружием… Стандартные боевые программы, которыми он пользовался, немного не подходили к его массивному телу, но избыток наращений возмещал потерю маневренности.
А я так устал. Не телом — сердцем. Резервных мощностей больше нет. Никаких хитроумных планов. Никакого секретного оружия.
Кроме одного. У наших противников есть такое же, но я был почти уверен, что они не сообразят им воспользоваться. Оно называлось доверием.
Я открыл свой нейраугмент для Новицкой. Открыл полностью, до самых глубинных уровней. Наши боевые алгоритмы слились, взаимодействуя; превращая нас в единый смертоносный механизм. Я отдался искусственно вызванной ярости, позволив программам вести меня в убийственном танце. Пальцы мои омертвели под слоями пластыря, но программа делала скидку: моя подсечка, удар Новицкой, и Этьенс падает, я вбиваю каблук ему в лицо, а Новицкая принимает на плечо удар раджпута, морщась, и почти
