Муми-мама выглянула из окна. Шел дождь.
«Только бы они не простудились», – подумала она и осторожно уселась на кровать. Она была вынуждена проявлять осторожность. После того как они сели на мель, пол перекосило, и Муми-папе пришлось прибить мебель к полу гвоздями. Хуже всего приходилось им во время еды, потому что тарелки то и дело скатывались на пол, а когда папа пытался крепко прибить их гвоздями, они раскалывались. У всех было такое чувство, будто они постоянно занимаются альпинизмом и поднимаются в горы, так как они ступали одной ногой чуть выше, а другой – чуть ниже. Муми-папа стал опасаться, что их ноги начнут расти неодинаково. (Правда, Хомса считал, что если ходить немного в противоположном направлении, то ноги выровняются.)
Эмма, как обычно, подметала пол.
Она с трудом карабкалась наверх, подталкивая перед собой мусор. На полпути мусор снова скатывался вниз, и ей приходилось все начинать сначала.
– Разве не лучше мести в другую сторону? – осторожно предложил Муми-папа.
– Здесь я никому не позволю меня учить, как мести, – возмутилась Эмма. – Я так мету сцену с тех пор, как вышла замуж за маэстро Филифьонка, и так буду мести, пока не умру.
– А где же сейчас твой муж, Эмма? – спросила Муми-мама.
– Он умер, – с достоинством ответила Эмма. – Ему на голову упал железный занавес, и им обоим пришел конец.
– О, бедная, бедная Эмма! – воскликнула мама.
Эмма порылась в кармане и вытащила пожелтевшую фотографию.
– Вот как выглядел Филифьонк в молодости, – сказала она.
Муми-мама взглянула на фотографию. Маэстро Филифьонк стоял на фоне картины с изображенными на ней пальмами. На его физиономии выделялись огромные усы, а рядом с ним примостился кто-то ужасно озабоченный, с маленьким колпачком на голове.
– Какой представительный! – воскликнула Муми-мама. – И картину за его спиной я узнаю.
– Это задняя кулиса для «Клеопатры», – холодно заметила Эмма.
– Эту молодую даму зовут Клеопатра? – спросила мама.
Эмма схватилась за голову.
– «Клеопатра» – это название пьесы, – устало пояснила она. – А молодая дама рядом с ним – это дочь его сводной сестры Филифьонка. Удивительно несимпатичная племянница. Она присылает нам каждый год открытки с приглашением на праздник летнего солнцестояния, но я не утруждаю себя ответами. Вероятно, ей просто хочется пристроиться в театр.
– И вы ее не пускаете? – с упреком спросила мама.
Эмма даже бросила метлу.
– Сил моих больше нет! – воскликнула она. – Вы ничего не знаете о театре, ничегошеньки. Меньше чем ничего. И хватит об этом.
– Не могли бы вы, Эмма, немножко просветить меня? – робко попросила Муми-мама.
Эмма заколебалась, но затем решила смилостивиться.
Она села на краешек постели возле Муми-мамы и сказала:
– Театр – это не зал и не палуба парохода. Театр – это самое важное в мире, потому что там показывают, какими все должны быть и какими мечтают быть, – правда, многим не хватает на это смелости, – и какие они в жизни.
– Так это же исправительный дом! – в ужасе воскликнула Муми-мама.
Эмма терпеливо покачала головой. Она взяла клочок бумаги и дрожащей лапкой нарисовала театр для Муми-мамы. Она объяснила что к чему и записала, чтобы Муми-мама ничего не забыла.
Пока Эмма рисовала, подошли все остальные и окружили ее.
– Вот так было в театре, когда мы ставили «Клеопатру», – рассказывала Эмма. – Зрительный зал (а не гостиная) был полон людей, и никто не шелохнулся и слова не вымолвил, пока шла премьера (это значит, что пьесу играют в самый первый раз). Когда зашло солнце, я, как обычно, зажгла огни рампы и три раза стукнула об пол, прежде чем поднялся занавес. Вот так!
– Это зачем? – спросила Мюмла.
– Чтобы было более торжественно, – призналась Эмма, и ее маленькие глазки сверкнули. – Это словно зов судьбы, рок, понятно? Занавес поднимается, красный прожектор освещает Клеопатру, публика затаила дыхание...
– А Реквизит тоже был там? – спросил Хомса.
– Реквизит – это название комнаты, – пояснила Эмма. – Там хранится все, что нужно для спектакля. О, примадонна была необыкновенно красива и трагична...
– Примадонна? – переспросила Миса.
– Ну это самая важная из актрис. Она всегда играет самую лучшую роль и всегда получает то, что хочет. Но упаси меня от этой чести...
– Я хочу быть примадонной, – прервала Эмму Миса. – Только мне бы хотелось сыграть печальную роль, чтобы можно было вскрикивать, рыдать и плакать.
– Тогда тебе надо играть в трагедии или драме, – пояснила Эмма. – И умереть в последнем акте.
