Скажи кто-нибудь год назад, что Глеб Портнягин добровольно станет мыть лестничную площадку… Пусть не всю, конечно, площадку, а только малую часть её, примыкающую к двери учителя и наставника… Да нет, никто бы не рискнул!
Приходится однако мыть. Мало ли что могли за ночь подбросить, подсыпать, начертать, нашептать! Завистников и конкурентов у старого колдуна Ефрема Нехорошева в Баклужино хватает. Ох, хватает…
На первом этаже кто-то грохотал молотком по жести. Такое впечатление, что взламывали почтовый ящик. Глеб отжал тряпку и, выждав, пока бетон просохнет окончательно, зажёг церковную свечу и накапал воском три охранных символа. Сходил вылил грязную воду в унитаз, вымыл ведро, вернулся поправить тряпку и прикрыть дверь. Внизу всё грохотали. Для взлома – слишком долго. Видимо, ремонтируют.
Сходить заодно почту проверить?
С пятого по четвертый этаж панели были практически чисты – народ опасался Ефрема. Первое крупное порнограффити встретилось Глебу лишь через пару пролётов. А потом пошло-поехало. Шаловливые рисунки и надписи густо лепились вперемежку с неумело начертанными колдовскими знаками, призванными отпугивать тех, кто малюет на стенах, – и трудно даже сказать, что преобладало.
На промежуточной площадке Портнягин углядел между оконными рамами пустую бутылку, окурки, одноразовый шприц со сгустком крови внутри и разорванный пакетик от презерватива. В довершение картины кто-то ёрнически вывел маркером на подоконнике: «Вот что нас губит!»
Если бы только их! Чем ниже спускался ученик чародея, тем омерзительнее становилась энергетика. Стены дышали эманациями инфрафизических структур.
При появлении Глеба Калерия Леонтьевна опустила молоток и повернула к юноше лучезарно- кретиническое личико. Зря он ей тогда присоветовал освоить технику внутренней улыбки…
– Помочь? – спросил Портнягин, забирая у неё пассатижи. Уж больно грохот достал.
– Ой, спасибо! – зарделась она. Девочка этакая. Полтора на полтора.
– Не за что… – натужно произнёс Глеб, силой выправляя погнутую жестяную дверцу. Выправил, вернул инструмент. Жертва аутотренинга восхищённо заойкала, заахала, принялась благодарить. Портнягин, особо не прислушиваясь, подошёл к своему ящику. Отомкнул. Осторожно, чтобы невзначай не потревожить предназначенный специально для разносчиков рекламы крепкий сухой стебель щелбан-травы, извлёк корреспонденцию.
– А мой-то влазень совсем остервенел! – Внутренняя улыбка не к месту придала фразе мечтательную задумчивость. – Как его Леночка терпит – ума не приложу…
Влазнем Калерия Леонтьевна именовала своего зятя Иннокентия, которого шибко не любила и всё пыталась развести с дочерью.
– Так и не отсохла? – рассеянно спросил Глеб, проглядывая адреса.
– Ой, знаете… Вроде всё делала, как вы говорили: ущербной луны дождалась, на соль нашептала… «Чёрт с чертищей сидят на пепелище…» В солонку им подсыпала, остаток по углам разбросала. Сначала вроде помогло, а потом опять помирились! Крепко, видать, присушил…
– Вряд ли, – равнодушно отозвался ученик колдуна, хорошо зная манеру соседки срывать консультацию на халяву. – Отката не было?
– Чего-чего не было?
– Отката, – повторил Глеб. – Ну, когда порчу снимают, она обычно возвращается на того, кто её навёл…
– Н-нет… Не было…
– Значит, просто не подействовало. Они у вас не атеисты оба?
– Что вы!..
– Тогда не знаю…
Калерия Леонтьевна пригорюнилась. В сочетании с внутренней улыбкой выглядело это жутковато.
– Чует моё сердце, Калерия сегодня припрётся, – хмуро известил Глеб, бросая корреспонденцию на стол.
– А я тут при чём? – лукаво молвил старый колдун Ефрем Нехорошев. – Кто у нас по женскому полу спец?
– Да я так, к слову… – Портнягин взглянул в окно. Зима. Утоптанную дорогу пересекал чёрный котяра с заснеженной спиной, давний соперник серо-белого Калиостро. Он явно собирался перейти двор, но не знал, как. Кругом сугробы. Остановился в растерянности. Делать нечего – побежал где положено, по прокопанной тропинке, подергивая от омерзения кончиком хвоста. – Ну, допустим, отсушу я Ленку от Кешки! – с недоумением прикинул Глеб. – А вдруг у них любовь? Оно мне надо – карму отягощать!
– Кару, а не карму, – брюзгливо поправил Ефрем. – Что ж вы все так родной язык-то не любите? Это по-ихнему возмездие – карма. А по-нашему – кара.
– Да мне что в лоб, что по лбу!
Колдун с любопытством взглянул на широкую, слегка ссутулившуюся спину ученика.
– А знаешь что? – сказал он. – Мы ей того… подслушку, а?
Спина распрямилась.
– Точно! – оборачиваясь, выговорил Глеб. Глаза его ожили, повеселели.
Как выяснилось, сердце чуяло недаром. Буквально через пару минут тихонько застонала, завыла приоткрываемая с опаской входная дверь, и голосок Калерии Леонтьевны осведомился деликатно:
– Ой, можно к вам?
– Отчего ж нельзя? – ворчливо отозвался колдун. – К нам завсегда можно…
Вошла, осветив комнатёнку внутренней улыбкой. Спящий на мониторе Калиостро встрепенулся, уставился – и нервно выстриг зубами воображаемую блоху. Затем нахмурил мурло и, подчёркнуто громко спрыгнув на пол, покинул помещение. Предпочёл пойти потолковать с чёрным супостатом во дворе.
– А мы тут про тебя, Леонтьевна, балакали… – Опередив на мгновение Глеба, наставник неожиданно взял беседу на себя. Оба, и колдун, и ученик, хорошо знали, что, если Калерия откроет рот первой, то остановить её потом будет сложно. Всю жизнь перескажет. – Значит, соль на маяту ты наговаривала?
– Наговаривала…
– А землю на рассору?
– И землю…
– Иголку в косяк втыкала?
– Втыкала…
– И не берёт?
– Не берёт…
Старый колдун удручённо покачал редеющими патлами, затем вздёрнул бровь и вопросительно посмотрел на Глеба.
– Подешевле старался, чтоб в расход не вводить… – помявшись, объяснил тот. – Не подслушку же соседке предлагать! Штука дорогая. Полгода настаивалась…
– Под… чего?.. – Калерия мигом навострила уши.
– Да это, видишь, такое зелье, – вынужден был растолковать кудесник. – В чай плеснёшь или ещё куда… Во-от… И кто выпьет – тот услышит, что о нём думают. Только, ты учти, лить надо чуть-чуть, капель двадцать, а то оглушит. Действует, правда, недолго – до десяти досчитать не успеешь… И следующую порцию – только через сутки, не раньше! Средство сильное…
– Ой, а зачем это мне?..
– Да не тебе… – Колдун поморщился. – Дочери плеснёшь. Как услышит мужнины мысли, сразу на развод подаст…
– Ой, так откуда ж я знаю, какие у него мысли? А вдруг…
– Леонтьевна! – изумлённо отшатнувшись, вскричал Ефрем. – Побойся Бога! Ты нам что о своём зяте рассказывала?..
– Ой… – Калерия вконец растерялась.
– Врала, что ли?..
Внутренняя улыбка увяла.
– Ну, так прямо и скажи: врала!..
– А-а… – Внезапно Калерию накрыло озарение. – А самой сначала попробовать можно?
