стоит приложить небольшое усилие, и девушки за ними будут ходить табунами. А также мы периодически вместе посещали кинотеатры, институтские тусовки и дни рождения. Выпивали и закусывали в ожидании, когда у кого-либо из нас случится существенный перелом в личной жизни. Так и происходило. Сначала пара моих платонических (см. запасных) ухажеров обрели душевную гармонию с менее капризными девушками из педучилищ или медицинских колледжей Подмосковья. А потом я влетела в сложные, но захватывающие отношения с Михаилом Артуровичем, который, хоть и не был мечтой поэта, все же по многим статьям выгодно отличался от всех, с кем мне приходилось иметь дело до этого. Михаил Артурович с высоты прожитых лет оценил по достоинству мой юный возраст, чистую кожу (в основном потому, что раз в месяц это нарушалось каким-нибудь противным «гормональным» прыщом), упругую грудь и голубые глаза (пусть даже на несколько простоватом круглом личике).
— Наивный реализм, — называл он мой тип внешности.
Что ж, реализм так реализм. Однако поскольку никогда и никто не падал у моих ног, потрясенный столь неземной красотой, и не делал предложений руки и сердца посреди перрона метрополитена, я никогда не напрягалась относительно внешнего антуража. Впрочем, нет. Лет в семнадцать, будучи юной студенткой, я пыталась добиться уважения однокурсниц (хотя бы), если уж не однокурсников, надевая мини-юбки и вырисовывая губы Анджелины Джоли.
— Слушай, тебе это идет как корове седло, — стыдила меня Олечка, однако я продолжала свои попытки занять место под солнцем, пока один мой однокурсник, мерзкий молодой бычок Коля Свиридов, не подскочил ко мне с весьма интересным предложением.
— Хочешь денег? — спросил он меня.
— Ну? — заинтересовалась я, не ожидая подвоха.
— Давай я тебя буду показывать в шоу «Девки нашего села». С таким прикидом, да при таких щеках ты будешь первая, однозначно! — захохотал он.
Я же, дождавшись конца аплодисментов и зрительских восторгов, залепила Свиридову пощечину и прорыдала дома полдня под сытое урчание Галины «А нечего было выставляться!». С тех пор ничего, кроме джинсов, хлопковых штанов и вязаных свитеров, я не ношу. И, кстати, со временем я осталась даже довольна этим, поскольку жизнь без шпилек оказалась гораздо комфортнее и проще. Одно плохо, мужчины на улицах и в метро смотрели куда-то мимо, никак не идентифицируя меня в качестве сексуального объекта. А впрочем, может, это тоже хорошо? Зато я могу спокойно ездить и не дергаться от того, смотрит на меня кто-то или нет. Могу читать книги (если у меня в руках очередной роман «Полюби меня дважды», я закрываю название газетой), могу играть в телефон, а могу и вовсе спать. Никто не потревожит моего покоя.
Вот и возвращаясь из Дворца бракосочетания на Савеловской, я никак и ничем не реагировала на происходящее вокруг меня. Я спокойно шла по обочине большой и шумной Бутырской улицы и думала о том, что не очень-то романтично было со стороны Михаила оставлять меня одну посреди города в такой день. С другой стороны, романтика — это совсем не то, что мог предложить мне мой жених. Жених! Смешно, никогда бы не подумала применить этот термин по отношению к Окуневу. О господи, ведь я сама скоро из Шубиной превращусь в Окуневу. У меня на пальце будет нормальное обручальное кольцо, которое с успехом может заменить вывеску на груди с надписью «я тоже кому-то нужна». В паспорте будет стоять штамп, а домой я буду ездить в совершенно другое место. Но до этого я надену воздушное белое платье из кружев (надо проследить, чтобы оно меня не полнило), фату — символ девственности (ха-ха) и белые туфли-лодочки на высоком каблуке. Эх, жалко вот только, что вся эта кутерьма происходит сейчас, а не четыре года назад. Вот бы мне тогда выйти за Окунева замуж! Тогда бы все было иначе!
— Что? Историк? Женится? На нашей Юльке Шубиной?
— Не может быть!
— Брехня!
— Это правда? — с тайной надеждой об обратном спрашивали бы меня все однокурсницы по очереди. Историка у нас все любили, уважали и втайне вожделели. Он был самым молодым и сладкоголосым из всех педагогов.
— ПРАВДА! — скромненько ответила бы я. И удалилась бы под предлогом страшной загруженности перед свадьбой.
Тогда это была бы сенсация, а теперь? Теперь никто и не вспомнит нашего историка. Жизнь раскидала всех по разным углам зарабатывать на хлеб насущный. Многие не только повыходили замуж, но и уже нарожали детей. А те, кто этого еще не сделал, считали себя еще в том возрасте, когда об этом еще рано думать. Ведь это у матерей-одиночек год за три идет, а в нормальном мире да при нормальной внешности двадцать пять лет — самый возраст, чтобы подсечь правильного богатого мужа. А я уже его почти подсекла. И я уверена, что все образуется и я буду счастлива. Все будет хорошо. Я успокоюсь, найду какие-нибудь интересы. Может, даже рожу еще ребенка.
Я вдруг подумала, что если бы все было так хорошо, я бы не нуждалась в этих нелепых старательных самоуговорах. Однако я отогнала эту мысль, стоило ей только появиться в моей голове. Да, Миша оставил меня на улице и укатил, стоило ему только решить, что я от него никуда не денусь. Да, я иду по улице в гордом одиночестве, пытаясь уговорить себя в том, что это совершенно нормально. В конце концов, мы же не дети. Почему он должен везти меня домой, а потом торчать в пробке. Ему же завтра на работу!
«А тебе?» — спросил внутренний голос голосом Ольки Соловейка. Я вздрогнула.
«Мне же тут совсем недалеко!»
«Вот именно. Он потратил бы на тебя лишние пятнадцать минут. У нас, между прочим, снег выпал. Холодно!»
«А он не мог. Может, ему дома надо кошку покормить. Может, она с голоду у него дохнет», — из последних сил сопротивлялась я.
«У него нет животных. Ни одного мелкого хомячка! А он уверял, что безумно тебя любит. Возлюбил по новой».
«Ну и что? Что же мне теперь, сесть и разрыдаться»? — у меня самым непредсказуемым образом задрожали губы.
«А почему бы тебе не послать его подальше»? — завершила свое черное дело подруга. Надо же уметь высказывать мне гадости дистанционно, телепатическим путем. Это же не могла быть я. Я не могла сама себе этого сказать.
«Я не могу его послать», — твердо ответила я.
«Почему?» — поинтересовалась внутренняя Оля.
«Из-за Артема», — соврала я и опустила глаза в землю.
«Ну конечно. Ты просто хочешь замуж! Очень! Просто недопустимо, неприлично!»
«Ну и что!» — разозлилась я и ускорила шаг. Мне хотелось добраться до метро. Вдруг шум поездов и гвалт пассажиров смогут заглушить мысли в моей голове? Но мысли не унимались. Они гнались за мной, они звали меня. Да и в реальности мне казалось, что кто-то сзади пытается меня нагнать и все время бормочет:
— Девушка! Девушка, постойте. Да остановитесь же!
— Что?! — я замерла как вкопанная, потому что оказалось, что я не брежу и не занимаюсь сеансом телепатии с Олькой. За моей спиной остановился какой-то парень, он явно пытался мне что-то сказать.
— Ну, слава богу, девушка! Что ж вы так бежите? Я уже испугался, что не догоню, — радостно высказался он и уставился на меня. А я на него.
В первый момент я подумала, что он таким хитрым способом собирает милостыню. Сейчас же по улицам этого брата рэкетира от милосердия полным-полно. И они тоже могут выглядеть вполне здоровыми и жизнерадостными. Это раньше считалось дурным тоном просить подаяния, если у тебя не оторвана рука или, скажем, нога. Теперь же достаточно повесить на грудь табличку «Умираю, требуется операция» или привесить за спину спящего грудного младенца. Впрочем, я стараюсь давать деньги всем без разбору. И еще меня смущала мысль, что если я про всех нищих буду думать гадости, то обязательно пропущу кого-то, кому действительно по-настоящему плохо. Однако молодец, который стоял передо мной, явно умирать не спешил. Да и вывески на нем никакой не было. Просто такой обросший небритый оборванец. Впрочем, не совсем даже и оборванец. Одежда на нем была целой, но очень, очень грязной. Ботинки все в каком-то
