Кундалини. Эволюционная энергия в человеке.

затрагивая его однородную субстанцию, которая в то же время не влияла на мои повседневные взаимоотношения с миром. Иными словами, это выглядело так, как будто я дышал, двигался и действовал, окруженный чрезвычайно тонкой, невидимой и сознательной пустотой, подобно тому, как мы окружены радиоволнами, но с тем отличием, что я не воспринимал и не чувствовал существование этих волн и вынужден был при­знать их существование на основании логики определенных фактов. Я осознавал, как мое собственное ограниченное сознание превзошло свое ограничение и находилось теперь в прямом контакте со своей сущностью и первоистоком, подобно тому, как осознающая капля росы плавала в океане чистого бытия, не исчезая и не растворяясь в массе окружающей ее воды.

 На протяжении последнего месяца было несколько случаев, когда я отмечал тенденцию моего сознания обращаться вовнутрь, не встречая при этом никаких преград, подобно тому, как капля масла расплывается на поверхности воды. Так могло продолжаться до тех пор, пока я не предпринимал усилия, чтобы вернуться в нормальное состояние, казавшееся теперь тоже более расширенным, чем обыч­ное поле сознания, которое было у меня до пробуждения. Однако я не придавал особого значения этой стадии, считая все это попытка­ми ума погрузиться в мечты, которые по причине своей светоносности создавали видимость дальнейшего внутреннего расширения, не требуя никакого дополнительного изменения в моем уже и без того необычном состоянии сознания.

 

 Примерно через месяц после моего прибытия в Джамму я отме­тил, что эта склонность к погружению в себя стала проявляться ча­ще и более явно, а также что это каждодневное погружение в свето­носные глубины моего собственного бытия стали для меня источни­ком силы и чувства счастья. Однако события развивались настолько постепенно, а изменения были настолько непредсказуемыми, что это привело меня к убеждению, что все происходившее было след­ствием общего улучшения моего здоровья из-за более благоприят­ного климата, чем каких-то внутренних факторов, действующих во мне.

Ближе к третьей неделе декабря я отметил, что после возвра­щения из этого длительного погружения в себя, которое теперь ста­ло ежедневным в те часы, когда я мог оставаться наедине, мой ум обычно задерживается на строках любимых поэтов-мистиков. Не переоценивая свои поэтические способности, которых у меня совер­шенно не было в обычном, не самоуглубленном состоянии, я решил попробовать написать что-то свое, взяв за образец строки этих поэ­тов. Если не считать того, что я хранил в памяти несколько дюжин санскритских стихов из древних трактатов и высказываний различ­ных мистиков, я не знал о поэзии ничего. После нескольких дней любительских попыток я вдруг почувствовал волнение и готовность первый раз в жизни написать стихи. Не придавая особого значения тому, что, как я считал, было лишь преходящим порывом, я написал несколько строк, и в дальнейшем я каждый день посвящал этому занятию несколько часов.

 Я писал на кашмирском языке, но через две недели ежеднев­ных трудов понял, что не могу достичь того, чего мне хотелось. Од­нако бесплодность моих попыток написать стихи вместо того, чтобы ослабить мой дух, подтолкнула меня к еще более настойчивым по­пыткам, и я посвящал все больше и больше времени тому, что скоро стало для меня регулярным и очаровывающим увлечением. Высо­кий уровень требований, которые я предъявлял к своему творчест­во, приводил к тому, что я мог несколько часов пытаться написать одну строку, а потом еще столько же подбирать к ней вторую. Я ни­когда не пытался увязать эту новую склонность с действием таин­ственной силы моего тела. Однако на самом деле все эти неудачные попытки написать стихи были лишь прелюдией к событиям, кото­рые произошли позже. Так, благодаря своим внутренним упражнениям я открыл в себе новый талант, о существовании которого ра­ ньше даже не подозревал, а мои грубые и неумелые попытки были первым признаком ученичества.

 В эти дни одна из наиболее активных участниц нашей неболь­шой группы энтузиастов в Кашмире приехала в Джамму. Она дово­льно часто заходила ко мне, обычно для того, чтобы узнать новости о нашей работе в Сринагаре, которые я регулярно получал от сек­ретаря или казначея. Однажды, когда она собиралась уходить, я предложил проводить ее домой, надеясь, что такая длительная про­гулка развеет легкую депрессию, которую я в то время испытывал.

Мы шли не торопясь, обсуждая нашу работу, и внезапно, про­ходя по мосту через реку Тави, я почувствовал настолько глубокое погружение в себя, что почти утратил связь с окружающим. Я перестал слышать голос моей спутницы — казалось, она находится на большом расстоянии от меня, хотя в действительности она шла ря­дом. Я внезапно ощутил, подобно вспышке ослепительного света, присутствие какой-то сознательной силы, возникшей из ниоткуда и заполнившей меня, заслонив все окружающее. А потом я увидел две строки прекрасных стихов на кашмирском языке, которые в ви­де светящейся надписи появились в воздухе, а затем исчезли так же внезапно, как возникли.

Когда я пришел в себя, то понял, что девушка в изумлении смотрит на меня, озадаченная тем, что я вдруг замолчал с выражением полной отрешенности у меня на лице. Не рассказывая ей всего, что со мной произошло, я лишь прочел ей стихи, сказав, что они как озарение возникли у меня в уме помимо моей воли и что именно поэтому я замолчал. Она слушала стихи, пораженная их красотой, оценивая каждое слово, и потом сказала, что ее больше всего удив­ляет, как я, будучи человеком, никогда раньше не писавший стихов, смог с первой попытки создать такие прекрасные сроки. Я молча слушал ее, думая о глубине переживания, которое я испытал. До этого мгновения весь мой опыт, связанный со сверхсознанием, был чисто то субъективным. Однако сейчас я в первый раз имел вещественное доказательство того изменения, которое произошло во мне неосознанно и независимо от моего обычного повседневного сознания.

 

 

Комментарии к четырнадцатой и пятнадцатой главам

 

 

 В своем описании экстатического переживания Самадхи автор отмечает, что он «жил в сверкающем мире ярких красок». Необыч­ный визуальный опыт восприятия цвета и фактуры предметов, о котором пишут и Хаксли во «Вратах восприятия» (говоря о тех, кто переживал видения под действием ЛСД), и Зенер в книге «Мисти­цизм — сакральный и профанный», и Саммерс в «Физических фе­номенах мистицизма», подтверждает, что описанные здесь пережи­вания носят такой же характер. Однако есть существенное отличие между «сакральным» мистицизмом Гопи Кришны и «профанным», под которым вслед за Зенером я понимаю химические средства по­лучения необычного опыта.

 Возможно, современная жажда визуального опыта (осмотр до­стопримечательностей, телевидение, подводные съемки, фотогра­фия, интерес к обнаженному телу, воздействие на сознание с помо­щью ЛСД и мескалина) является отражением потребности души в истинном восприятии. Об этом стремлении к истинному видению и готовности платить за него говорят и цены на произведения искус­ства. Сегодня наш жадный взор желает прекрасных видений — мы хотим увидеть лик Бога, пусть даже с помощью химического экста­за.

Сакральный мистицизм признает возможность трансформации восприятия. Это касается не только отдельно взятого визуального восприятия, связанного с удовольствием или возбуждением, а и (как результат) — всего состояния бытия. В алхимии это состояние сравнивается с образом павлиньего хвоста, перья которого украше­ны многочисленными «глазами», окрашенными в самые яркие цвета из тех, что встречаются в природе. Алхимический камень называют также эликсиром, который окрашивает все, с чем соприкасается. Возвращение ярких красок наступает за белой стадией, и психоло­гически это означает возвращение здоровья и жизненной силы, ра­дости жизни, любви к самому процессу существования, освобожде­ние чувств и их выход за пределы того, что нас окружает в каждое мгновение. Так духовный мир выходит из своего погруженного в тень бытия, где он был всего лишь феноменом ума, и обретает яр­кие краски живой реальности.

 Но даже в алхимии за этой стадией следует стадия умерщвле­ния и дезинтеграции. Трудно сказать, почему это должно происхо­дить в алхимии; однако здесь нам дается некий инсайт. Гопи Криш­на, честно рассказывая о своем опыте, пишет: «Меня переполняла радость от осознания своего достижения. Не было никаких сомне­ний в том, что я стал счастливым обладателем пробужденной Кундалини. Лишь теперь я смог постичь причину того, почему в древ­ности успех в этом начинании считался высочайшим достижени­ем, высшей наградой,