Кундалини. Эволюционная энергия в человеке.

подозревая о том кризисе и ве­ликом испытании, которые ждали меня впереди.

В 1937 г., когда произошел этот экстраординарный случай, я ра­ботал клерком в офисе директора образования нашего штата. Прежде я занимал такую же должность в офисе главного инженера, откуда был переведен на новое место из-за того, что осмелился усо­мниться в справедливости директивы министра, получавшего извращенное удовольствие, издеваясь над подчиненными. Работа в но­вом офисе не доставляла мне никакого удовольствия, хотя, с точки зрения коллег, я занимал завидную должность. В мои обязанности входило ведение послужных списков и досье на сослуживцев вы­сшего ранга, необходимых при принятии решений об их продвиже­нии по службе или переводе на другое место работы. Таким обра­ зом, мне приходилось общаться со многими коллегами из обоих де­партаментов. Некоторые из них частенько захаживали в офис, же­лая добиться расположения начальства легким путем за счет своих ничего не подозревающих коллег, подавая пример другим посту­пать так же, чтобы не остаться в накладе.

Сам род моих обязанностей, тем или иным образом влиявший на карьеру и жизнь других, не позволял мне избежать критики со стороны сослуживцев. Но их действия зачастую производили в моей душе обратный эффект, и нередко решение принималось в по­льзу бедного, не имеющего поддержки, но достойного кандидата. Из-за моей неизменной приверженности справедливости я нередко натыкался на подводные рифы тайных симпатий и интриг, хорошо спрятанные под безукоризненным фасадом правительственных уч­реждений. Из-за своих добрых чувств к обиженным я часто дейст­вовал в ущерб собственным интересам и не раз отказывался от вне­очередного повышения по службе в пользу старших товарищей.

Эта профессия была не для меня, но не имея ни образования, необходимого для того, чтобы сменять ее на что-то лучшее, ни же­лания его получить, я продолжал плыть по течению. И хотя я отда­вал работе много сил и старался выполнять ее добросовестно, изу­чение и практика Йоги интересовали меня куда больше, чем офици­альная карьера. Работа лишь давала мне возможность прожить, удовлетворяя самые скромные потребности. Иного значения она для меня не имела. Мне были неприятны постоянные попытки вражду­ющих сторон втянуть меня в свои склоки, из-за чего на обычно без­мятежной глади моего ума, оберегаемой для занятий Йогой, порой возникали волны.

Через несколько лет после начала моей работы в Департаменте общественных работ начали сгущаться тучи вокруг главного инже­нера, чье желание призвать к порядку коррумпированных сотруд­ников вызвало большое недовольство. Подчиненные, недовольные его политикой, объединившись с чиновниками министерства, сплели искусную сеть интриг, что привело к его вынужденной отставке. После его ухода я оказался один на один с могущественными и мстительными врагами, сумевшими настроить против меня минист­ра. Моя критика в адрес вновь назначенного главного инженера бы­ла той последней каплей, которая и привела к моему переводу — к моему большому удовольствию, так как атмосфера в Департаменте с каждым днем становилась все более напряженной.

Условия работы в Директорате образования показались мне бо­лее приемлемыми. Здесь не было такой крупномасштабной корруп­ции, что процветала в Департаменте общественных работ. Как след­ствие этого, интриги и заговоры не возникали. Здесь до 1947 г. жизнь моя текла относительно плавно я размеренно. Думаю, что приятная атмосфера и спокойствие новой работы позволили мне оставаться на ней во время долгого испытания, выпавшего на мою долю.

 

 

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

 

 Я, родился в 1903 г. в маленькой деревушке Гаиру, расположенной в двадцати километрах от столицы Кашмира Сринагара. Это был дом родителей моей матери — она от­правилась туда, перед тем как родить меня, так как знала, что бу­дет окружена заботой старшей сестры и братьев в критический пе­риод. Мой отец построил для себя маленький двухэтажный дом в большом поместье моего деда. Это было скромное строение, сложен­ное из необожженных кирпичей и покрытое соломенной крышей. Оно служило нам домом долгое время — в нем прошло мое детство, да и позже мы приезжали туда, когда уставали от городской суеты и скучали по свежему деревенскому воздуху.

Мои первые детские воспоминания связаны с небольшим до­мом, расположенным в тихом квартале Сринагара. Я до сих пор по­мню, как стою заплаканный в объятиях утешающего меня дяди (со стороны матери) после того, как получил от нее взбучку за то, что замешкался на дворе, играя с детьми. Меня, единственного сына, желая уберечь от дурного глаза, мать никогда не одевала в дорогие одежды. Не позволяла она мне также подолгу играть вдалеке от нее. Другое неизгладимое воспоминание детства оставила лунная ночь, проведенная в компании матери и одного из ее братьев в крытом сверху, но открытом со всех четырех сторон строении, которое каш­мирские крестьяне используют как зернохранилище. Весь день мы протряслись верхом на лошади, направляясь к отдаленной обители знаменитого отшельника, но, не успев добраться туда до захода солнца, попросили приюта у какого-то крестьянина, который нас и устроил таким образом. Я не могу припомнить внешность отшель­ника: запомнились только спадающие на плечи длинные тусклые волосы и то, что он сидел, скрестив ноги, у стены в маленькой ком­нате, обратив лицо к двери. Помню, как он посадил меня к себе на колени и стал поглаживать мои волосы, которые были тогда достаточно длинные, так как мать поклялась не прикасаться к ним ни ножницами, ни бритвой до исполнения священной церемонии обре­зания пряди.

Несколько лет спустя, когда я был уже вполне смышленым, чтобы понять ее рассказ, мать открыла мне цель посещения отше­льника. Она рассказала, что за несколько лет до того, в очень тре­вожное для нее время, он явился ей во сне. Весь день она провела в крайне беспокойном состоянии, что было вызвано тем, что из-за си­льного воспаления горла я не мог глотать пищу. Во сне же святой человек, о чьих чудотворных деяниях она слышала восторженные рассказы многочисленных очевидцев, открыл мой рот и нежно кос­ нулся пальцем воспаленной слизистой оболочки горла. Затем, пока­зав знаком, чтобы она накормила меня, растаял в воздухе. Внезапно проснувшись, мать тут же прижала меня лицом к своей груди и к невероятному облегчению почувствовала, как я стал сосать и сво­бодно глотать молоко. Обрадованная этим внезапным исцелением, которое она приписывала чудотворной силе святого, мать поклялась совершить паломничество к его обители и лично поблагодарить его за эту милость. Но домашние заботы и неурядицы долгое время не давали ей возможности отправиться в поход, и ей удалось испол­нить данную себе клятву, когда я стал уже достаточно взрослым, чтобы сохранить хотя бы смутные воспоминания об этом визите. Са­мым удивительным в этой истории было то, что отшельник, лишь завидев нас в дверях комнаты, спросил у матери, смог ли я сосать ее грудь и глотать молоко после того, как он явился ей во сне. Моя мать, пораженная этими словами как громом, тут же упала к его но­гам и попросила святого даровать мне благословение.

Я не могу поручиться за достоверность этой «чудесной» части эпизода, но могу сказать, что моя мать была правдивой и критиче­ски настроенной женщиной. Я привел здесь этот эпизод лишь как пример воспоминаний детства. Позже я слышал множество расска­зов о подобных и даже более чудесных и невероятных вещах — это были рассказы надежных и умных очевидцев. Но при более тщате­льном рассмотрении все эти сведения оказались слишком слабо обоснованными, чтобы выдержать беспристрастное научное иссле­дование. Долгое время я не придавал подобным историям никакого значения. Но и сегодня я готов заявить, что истинный йог, находя­щийся в контакте с иным миром и способный по собственной воле вызвать подобный физический феномен, — одно из редчайших су­ществ на земле.

 Еще один замечательный случай, запомнившийся мне, произо­шел со мной в возрасте восьми лет, когда я ранней весной шел по дороге Сринагара, возвращаясь домой от своего духовного настав­ника. Небо было затянуто тучами, а дорога размокла от дождей, что замедляло мое передвижение. И вдруг мой мозг, словно молния, пронзил неожиданный вопрос, никогда прежде не приходивший на ум: «Кто я?'. И тут же возник другой вопрос, исходящий от каждой вещи из окружающего мира: «Что все это значит?». Я застыл посре­ди дороги, как громом пораженный. Все мое существо, равно как и окружающий мир обратились в один нескончаемый вопрос, в нераз­решимую загадку, перед которой я стоял, немой и беспомощный. Я напрягал свой ум, тщетно пытаясь найти ответ, пока весь мир не начал кружиться и плясать вокруг меня.