приснился сон. будто врач умирает в сильном огне. В это время тот врач лег на обследование, болезнь только начиналась. Пациент знал лишь, что врач его заболел и лег в больницу. Через три недели несчастный скончался. Этот пример показывает, что сны могут предварять или прогнозировать события. Это надо учитывать любому, кто пытается толковать сновидения, особенно когда сон имеет ярко выраженный подтекст, не находящий объяснения в окружающей действительности. Обычно такие сны появляются ни с того ни с сего, вдруг, и вы гадаете, с чего бы это. Конечно, если бы знать его скрытый смысл, то понятна была бы и причина его возникновения. Все дело в том, что лишь сознание пребывает еще в неведении, подсознание же, судя по всему, уже в курсе и сделало свои выводы, которые и отобразились в сновидении. Вообще складывается впечатление, что подсознание способно анализировать факты и строить на этой основе умозаключения в такой же степени, как и сознание. Более того, в определенных случаях обработка фактов и предвидение конечного результата становится возможным благодаря, а не вопреки отсутствию осознанной информации о них.
Однако, насколько можно — судить по сновидениям, подсознание мыслит инстинктивно. Это важная особенность. Логический анализ является прерогативой сознания — мы делаем наш выбор, исходя из здравого смысла и имеющихся знаний. Действия же подсознания, похоже, направляются главным образом инстинктивными импульсами, представленными соответствующими образными мыслями, то есть архетипами. Если попросить врача описать ход болезни, он применит рациональные понятия, такие как 'инфекция' или 'озноб'. Сон более поэтичен. Он представит страдающее от болезни тело как дом, а высокую температуру — как огонь, его пожирающий.
Как показано выше, мозг, находящийся под воздействием архетипа, подошел к ситуации точно так же, как и во времена Артемидора. Подсознание интуитивно уловило нечто, витающее в воздухе, и пропустило сквозь призму архетипа. Это означает, что место сознания с его логикой заняло архетипическое мышление, взяв на себя задачу прогнозирования. Другими словами, архетипы могут действовать по собственной инициативе и обладают собственной специфической энергией. Все это позволяет им самостоятельно осмысливать ситуацию (в присущей им символической форме) и вмешиваться в нее, порождая импульсы и мысли. В этом отношении они очень похожи на комплексы — появляются и исчезают по своей прихоти. При этом частенько мешая нашим осознанным намерениям или видоизменяя их, ставя при этом нас в затруднительное положение.
Энергетику архетипов можно почувствовать по особому очарованию, сопровождающему их появление. Они как будто завораживают. Эта особенность характерна и для личных комплексов, только последние проявляются в истории индивида, а общественные комплексы архетипического характера — в истории человечества. Личные комплексы могут породить лишь пагубное пристрастие к чему-либо, архетипы дают жизнь мифам, религиям и философским концепциям, воздействующим на целые народы и разделяющим исторические эпохи. Мы видим комплексы как компенсацию за однобокость или ошибочность рассудочного восприятия. Таким же образом можно интерпретировать религиозные мифы как своего рода ментальную терапию от страданий и волнений всего человечества — голода, войн, болезней, старости, смерти.
Всемирно распространенный миф о герое, например, всегда описывает могучего человека или богочеловека, побеждающего зло в любых его проявлениях в виде драконов, змей, чудовищ, демонов и т. д., и спасающего людей от разрушений и гибели. Произнесение или ритуальное повторение священных текстов и церемоний, а также поклонение такому герою посредством танцев, музыки, гимнов, молитв, жертвоприношений заставляют трепетать аудиторию (как будто силою магического заклинания) и способствуют самоотождествлению зрителей с героем.
Если попытаться взглянуть на подобную ситуацию глазами верующего, то, возможно, мы поймем, как обыкновенный человек может освободиться от своего бессилия и убогости и обрести (хотя бы временно) почти сверхчеловеческие способности. Довольно часто убежденность держится достаточно долго, накладывая определенный отпечаток на жизнь верующего. Такая убежденность может даже быть характерной для общества в целом. Замечательный пример — элевсинские мистерии, окончательно запрещенные в начале седьмого века христианской эры. Вместе с дельфийским оракулом они выражали самую сущность и дух Древней Греции, Если значительно увеличить масштаб, то сама христианская эра обязана своим именем и значением древней мистерии о богочеловеке, корни которой уходят в архетипический миф Осириса-Гора Древнего Египта.
Обычно считается, что основные мифологические идеи были придуманы в какой-то момент доисторического прошлого старым и мудрым философом или пророком, а потом приняты на веру доверчивыми и простодушными людьми. Говорят также, что предания, дошедшие от охочего до власти духовенства, рассказывают не о происшедших в действительности, а лишь о желаемых событиях. Однако само слово 'изобретать' ведет свое происхождение от латинского invenire, означающего 'находить'. Чтобы что-то 'найти', надо сначала 'поискать'. А поиск предполагает некоторое предварительное знание о том, что хотят найти.
Позволю себе вернуться к странным образам, приснившимся девочке. Непохоже, чтобы она их придумала, так как она была удивлена их появлению. Скорее, она восприняла их как нечто необычное и неожиданное, достойное стать подарком отцу на Рождество. Тем самым она отнесла эти истории к сфере дожившей до наших дней христианской мистерии: рождению Господа нашего, окутанному тайной вечнозеленого дерева, несущего новорожденный Свет. (На это указывает пятый сон девочки).
Хотя условная связь Христа с образом дерева многократно освещалась разными авторами, родители девочки вряд ли сказали бы что-то вразумительное, если бы их спросили, с какой целью они украшают елку горящими свечами в каждое Рождество Христово. 'Это просто рождественская традиция' — ответили бы они. Для обстоятельного ответа на этот вопрос потребовалась бы целая диссертация о древней символике изображения умирающего божества в привязке к культу Великой Матери (символом которой является дерево). И ведь это только один из многих аспектов. Чем глубже мы изучаем происхождение 'коллективных образов' (или догм, говоря языком священнослужителей), тем больше мы наталкиваемся на переплетение нескончаемых архетипических структур, не осмысленных до прихода современной эпохи. Парадоксально, но факт: мы больше знаем о символике древних миров, чем любое жившее до нас поколение. Дело в том, что прежде люди не задумывались над окружавшими их символами, поскольку они попросту являлись частью их жизни. Их вдохновляющее действие было неосознанным и потому незаметным.
Проиллюстрирую это опытом, полученным из контакта с дикарями, живущими в Маунт Элгон (Африка). Каждое утро на рассвете они выходят из хижин и, подышав или сплюнув себе на ладони, простирают их навстречу первым лучам солнца, будто предлагая восходящему богу, mungu, свое дыхание или плевки. (Объясняя этот ритуал, они использовали слово 'mungu' из языка суахили, имеющее общий корень с полинезийскими mana или mulungu. Эти близкие ему слова означают силу или сверхъестественные способности и всесущность, которые нам следовало бы назвать божественными. Таким образом, слово mungu на языке этого племени — просто эквивалент Аллаха или Господа). Когда я спросил, зачем они совершают это действо и почему, дикари оказались в полнейшей растерянности. И лишь ответили: 'Мы всегда так делали, всегда, когда встает солнце'. Они посмеялись над очевидным выводом о том, что солнце — это mungu. На самом деле, когда солнце встало, оно перестало быть mungu. Mungu — это только момент утренней зари. Для меня было очевидно, чем они занимались, а для них — нет. Они просто делали это, не задумываясь, не в состоянии понять самих себя. Я же счел, что они предлагают mungu свои души, так как дыхание (жизни) и плевок означают субстанцию души. Подышать или плюнуть на что-либо всегда считалось магическим действием. Так, Иисус вылечил незрячего, поплевав ему на глаза. Таким же образом сын умирающего отца ловит ртом его последний выдох, чтобы душа его переселилась к нему. Весьма маловероятно, что этим африканцам когда-либо в прошлом было более понятно значение упомянутой церемонии. В действительности скорее всего их пращуры знали еще меньше, потому что их поступки были менее осознанными.
Как говорит гетевский Фауст 'Im Anfang war die Tat' (В начале было дело). 'Дела' никогда не изобретались, а делались; а вот мысли — сравнительно позднее открытие человека. Сначала к совершению 'дел' его подталкивали неосознаваемые факторы. Прошло много времени, прежде чем он начал задумываться над причинами, побуждающими его к действию. Наконец, еще больше времени потребовалось, чтобы дойти до абсурдной идеи, будто действует он сам, то есть его разум не воспринимает никаких побуждений, кроме своих собственных.
